Вот так мы теперь живем

Она быстрым шагом вернулась на Брутон-стрит, сделав крюк, чтобы пройти перед старым домом на Гровенор-сквер. Как теперь быть? К какой жизни готовиться? Последние два года доставили ей одни страдания. Бедность и тяготы ее детства были и то лучше. Рабское существование до того, как она, общаясь с миром, обрела личность, меньше ее угнетало. В эти дни величия, когда она танцевала с принцами, видела в отцовском доме императора и заключала помолвки с лордами, Мари столкнулась с чудовищной гнусностью. Она полюбила, полюбила искренне, но увидела, что ее золотой кумир сделан из низкой глины. Она сказала себе, что любит его и глиняным, – но даже глина отвернулась от нее и отвергла ее любовь!

Мари ясно видела, что отца ждет катастрофа. Катастрофы случались и прежде, но сейчас удар будет по-настоящему силен. Им придется собирать вещи и бежать – возможно, в очень далекие края. Но куда бы ее ни занесло, отныне она сама будет себе хозяйкой. К такому решению Мари пришла до того, как вновь переступила порог дома на Брутон-стрит.

Глава LXXXIII. Мельмотт вновь посещает парламент

В тот вторник все уже знали, что падение Мельмотта неизбежно. После бегства Когенлупа сомнений не осталось. Представители Сити, не пошедшие на обед, гордились своей прозорливостью, как и политики, не пожелавшие встретиться с китайским императором за столом сомнительного дельца. Те, кто затеял привезти к Мельмотту императора, и те, кто боролся за его победу на выборах, знали, что им предстоит выдержать очень серьезные нападки. Никто не оправдывал Мельмотта, никто не сомневался в его вине. Грендоллы уехали из города, и от них не было ни слуху ни духу. Лорд Альфред не показывался в Лондоне со дня обеда. Герцогиня Олбери тоже отбыла в деревню значительно раньше, чем в прошлые годы, раздавленная, как говорили, скандалом с Мельмоттом. Это, впрочем, произошло уже после того дня, до которого мы сейчас добрались.

Когда в пятом часу спикер занял свое место, народу в палате было больше обычного. Все чувствовали, что история с Мельмоттом произвела общее оживление. Утром шептались, что его привлекут к суду за подделку в связи с имением мистера Лонгстаффа и что он еще нигде сегодня не показывался. Люди ходили на Гровенор-сквер (не зная, что Мельмотт по-прежнему живет в доме мистера Лонгстаффа на Брутон-стрит) и уверяли себя, что видели запустение банкротства.

– Интересно, где он, – сказал мистер Луптон мистеру Бошему Боклерку в одном из парламентских лобби.

– Говорят, в Сити его весь день на было. Думаю, он в доме Лонгстаффа. Бедолаге со всех сторон не повезло. Этот человек забрал у него и городской дом, и поместье. А вот и Ниддердейл. Интересно, что он обо всем этом думает.

– Ужасно, не правда ли? – спросил Ниддердейл.

– Я бы сказал, для вас все могло обернуться еще хуже, – заметил мистер Луптон.

– О да. Но вот что я вам скажу, Луптон. Я до сих не все понимаю. Наш поверенный три дня назад говорил, что деньги безусловно на месте.

– И Когенлуп три дня назад был безусловно на месте, – ответил Луптон, – но сейчас его нет. Мне думается, вы счастливо отделались.

Лорд Ниддердейл покачал головой и ушел очень мрачный.

– Вот Браун, – заметил сэр Орландо Дроут, торопливо направляясь к коммерческому джентльмену, чью финансовую ошибку Мельмотт так хотел исправить на первом своем заседании. – Он нам что-нибудь скажет. Час назад говорили, что Мельмотт бежал в Европу вслед за Когенлупом.

Однако мистер Браун только покачал головой. Мистеру Брауну ничего не известно. Впрочем, мистер Браун убежден, полиция еще до конца дня будет знать о мистере Мельмотте все, что следует знать. Мистер Браун очень хорошо помнил, как Мельмотт выступил против него в парламенте.

Даже министры, которые явились в палату отвечать на всегдашние докучные вопросы по текущим делам, думали больше о Мельмотте, чем о своих ответах.

– Вы что-нибудь знаете? – спросил канцлер казначейства у министра внутренних дел.

– Насколько мне известно, ордер на арест еще не выписали. По общему мнению, он подделал некие документы, но я сомневаюсь, что есть улики.

– Полагаю, он разорен, – заметил канцлер.

– Я вообще не особо верю, что он был когда-либо богат. Но вот что я вам скажу: он был, возможно, величайшим негодяем нашего времени. За последний год он потратил на личные расходы больше ста тысяч фунтов. Интересно, что скажет китайский император, когда узнает правду.

Другой член кабинета, сидящий рядом с министром иностранных дел, подумал, что китайскому императору до этого вполовину меньше дела, чем их собственному первому лорду казначейства.