Вот так мы теперь живем

И тут в палате наступила почти слышимая тишина. Все знают, как чутко ухо различает внезапную паузу в гуле множества приглушенных голосов. Все подняли голову, но все подняли ее в молчании. Подсекретарь Министерства внутренних дел как раз встал ответить на возмущенный вопрос об изменении цвета обшлагов некоего полка. Ответ у него был наготове и, по счастью, обещал маленькую победу. Нечасто судьба шлет подсекретарям такие подарки. Однако даже он от неожиданности на миг забыл свой блистательный довод. Через проход в центральной части палаты шел депутат от Вестминстера, мистер Огастес Мельмотт.

Он уже отчасти усвоил парламентский этикет и знал, что делать со шляпой – когда обнажать голову, а когда нет – и как садиться. В дверь напротив спикера он вошел в шляпе, по обыкновению сдвинутой набекрень. Заносчивый вид его происходил большей частью от привычки, которую он развил, полагая ее, возможно, лучшим способом себя подать. Сейчас Мельмотт был особенно озабочен, чтобы никто не различил в его походке или выражении внешних примет той катастрофы, которую, он знал, все предвкушают. Поэтому, вероятно, его цилиндр был сдвинут набок чуть сильнее обычного, отвороты сюртука сдвинуты чуть дальше, открывая большие запонки с драгоценными камнями, дерзкое выражение лица и выставленный подбородок – особенно заметны. Мельмотт приехал в своем экипаже и вошел через дверь для депутатов, затем прошествовал по длинному коридору и между привратниками. Никто не сказал ему и слова. Он, разумеется, видел много знакомых. Собственно, он знал почти всех, кого видел, но с самого начала сегодняшнего предприятия знал, что его будут сторониться, что ему предстоит, будто не замечая, сносить ледяные взгляды и еще более ледяное молчание. Он вышколил себя для этой задачи и теперь ее выполнял. Ему требовалось не только пройти среди людей, которые подчеркнуто его игнорируют, но и просидеть между ними весь вечер. Однако он решился и не имел намерения отступать. Он поклонился спикеру с более чем обычной вежливостью, тщательнее всегдашнего приподняв шляпу, и сел, как всегда, на третью скамью оппозиции, но опустился на нее тяжелее, чем намеревался. Мельмотт был крупный человек, любящий произвести впечатление, так что движения его всегда были внушительными. Сейчас он хотел держаться как обычно, не с большей и не с меньшей демонстративностью, но, разумеется, переигрывал. Всем, кто на него смотрел, виделась особая наглость в том, как он вошел и сел. Подсекретарь, отвечавший на вопрос, едва не утратил дар речи, и парламент навеки лишился счастья услышать остроту про обшлага.

Несчастный лорд Ниддердейл сидел на месте рядом с тем, на которое водрузился Мельмотт. Так было уже раза три-четыре, поскольку молодой лорд в твердом намерении жениться на дочери финансиста сказал себе, что не будет стыдиться тестя. Он считал, что такая поддержка молодого аристократа миллионеру без роду без племени входит в брачную сделку, а благодаря честности и смелости был готов исполнить свои обязательства. Ниддердейл давал Мельмотту небольшие уроки парламентского этикета, отрабатывая таким образом деньги, которые должен получить. Однако в последние два дня и ему, и отцу – отцу даже более мучительно – сделалось ясно, что от затеи надо отказаться. А коли так – для чего ему дальше быть любезным к Мельмотту? Более того, он готов был учтиво держаться с очень вульгарным и неприятным человеком, но не с преступником. Впрочем, тут же встать оттого, что Мельмотт опустился рядом, было не в характере Ниддердейла. Он с полукомическим отчаянием глянул на соседа справа и приготовился снести наказание, каким бы оно ни было.

– Заходили сегодня к Мари? – спросил Мельмотт.

– Нет, не заходил, – ответил лорд.

– А что так? Она теперь все время о вас спрашивает. Надеюсь, на следующей неделе мы снова переедем в свой дом и можно будет готовиться к свадьбе.

Неужто он не знает, что все хором обвиняют его в подделке документов?

– Знаете что? – сказал Ниддердейл. – Думаю, вам нужно снова увидеться с моим родителем, мистер Мельмотт.

– Надеюсь, ничего дурного не случилось.

– Ну… не знаю. Вам лучше с ним поговорить. Я сейчас пойду. Заглянул сюда только для приличия.

Чтобы выйти, ему пришлось миновать Мельмотта, и тот схватил его за руку.

– Всего доброго, мой мальчик, – сказал Мельмотт довольно громко – громче, чем депутаты обычно позволяют себе в разговорах.

Ниддердейл сконфузился и расстроился, однако, вероятно, все в палате поняли, что произошло. Он стремительным шагом вышел в лобби, где встретил Лайонела Луптона. После разговора с мистером Боклерком тот успел разжиться новыми сведениями.

– Знаете, что произошло, Ниддердейл?

– С Мельмоттом, вы хотите сказать?

– Да, с Мельмоттом, – продолжал Луптон. – Полчаса назад его арестовали в собственном доме по обвинению в подделке документов.

– Если бы! – ответил Ниддердейл. – Он сидит в палате собственной персоной. Говорил со мной так, будто ничего не произошло.

– Комптон только что пришел и сказал, его арестовали по ордеру лорд-мэра.