Вот так мы теперь живем

Ссоре, разумеется, надо положить конец. Она была несправедлива к Полу и должна искупить свой грех исповедью и покаянием. Быстро шагая к станции, Гетта любила жениха еще сильнее, чем раньше. Он был верен ей с первого часа их знакомства. Чего еще можно желать? Да, она вручила ему свое девственное сердце. Другой мужчина никогда не касался губами ее губ, не получал права пожать ее руку или невозбранно с обожанием смотреть ей в глаза. Она гордилась тем, что вручает себя любимому чистой и белой как снег, по которому не ступала ничья нога. Однако от него требуется одно: чтобы он был верен ей отныне и впредь. Будущее зависит от нее. Что до настоящего, Гетта чувствовала, что получила от миссис Хартл достаточные заверения.

Надо немедленно рассказать матери о перемене своих взглядов. В дом Гетта вошла не угрюмая и не настроенная молчать. Она собиралась быть очень ласковой с маменькой, если та выслушает ее благосклонно, но в любом случае твердо держаться своего решения. Слуга сказал ей, что леди Карбери вернулась, и Гетта сразу поднялась к ней в комнату.

– Гетта, где ты была? – спросила леди Карбери.

– Маменька, – сказала она, – я собираюсь написать мистеру Полу Монтегю, что была к нему несправедлива.

– Гетта, ты ничего подобного не сделаешь, – ответила леди Карбери, вставая.

– Маменька, я была к нему несправедлива и должна об этом написать.

– Это значит позвать его обратно.

– Да, маменька, именно этого я хочу. Я напишу, что, если он придет, я его приму. Я знаю, он придет. Ах, маменька, давай не будем ссориться, и я расскажу тебе все. Разве ты не хочешь моего счастья?

– Ты отослала ему брошь, – хрипло проговорила леди Карбери.

– Он подарит мне ее снова. Послушай, что я сделала. Я повидалась с американской дамой.

– Миссис Хартл!

– Да, я была у нее. Она замечательная.

– И она наговорила тебе замечательной лжи.

– Зачем ей мне лгать? Она не лгала. Она не говорила ничего в его пользу.

– Охотно верю. Что можно сказать в его пользу?

– Но из ее слов я заключила, что мистер Монтегю мне ничего дурного не сделал. Я немедленно ему напишу. Если хочешь, я покажу тебе письмо.

– Любое письмо к нему я порву, – в ярости объявила леди Карбери.

– Маменька, я все тебе сказала, но решать мне.

И Гетта, видя, что мать не уступит, вышла от нее и тут же села за письмо.

Глава XCII. И вновь Гамильтон К. Фискер

Через десять дней с описанной в прошлой главе встречи (за это время Гетта Карбери так и не получила ответа на свое письмо к жениху) в ливерпульской гостинице встретились два джентльмена, которые уже встречались там на ранних страницах нашего повествования. То были наш молодой друг Пол Монтегю и другой наш друг, не многим его старше, Гамильтон К. Фискер. Мельмотт умер восемнадцатого июля, о его смерти сразу телеграфировали в Сан-Франциско. За несколько недель до того Монтегю написал Фискеру, как, на его взгляд, обстоят дела с Южной Центрально-Тихоокеанской и Мексиканской железной дорогой в Англии, и попросил того приехать. Получив сообщение американского партнера, Пол выехал в Ливерпуль и там в ожидании Фискера консультировался с мистером Рамсботтомом. Письмо Гетты тем временем лежало в «Медвежьем садке». Пол написал ей из клуба и не добавил, что отвечать надо на домашний адрес. В «Медвежьем садке» царил полный разброд, в итоге Пол так и не получил письма, которое значило бы для него больше, чем любое другое за всю историю человечества.

– Ужасная история, – с порога объявил Фискер, входя в комнату, где ждал его Монтегю. – Вот уж от кого я такого не ожидал.

– Он полностью разорился.

– Он бы не разорился… и не думал бы, что разорен, если бы знал то, что ему следовало знать. Южная железная дорога вытащила бы его из любых передряг, если бы он умело играл на ее акциях.

– Мы тут больше не верим в Южную железную дорогу, – ответил Пол.

– Ах… это потому, что вам не хватает духу на большое дело. Вы откусываете по чуть-чуть, вместо того чтобы заглотить целиком, – и люди это видят. Мне казалось, Мельмотту хватит смелости действовать с настоящим размахом.

– Все знали, что он совершил подлог. Он покончил с собой из страха перед разоблачением.

– Я называю это глупостью от начала и до конца. Мне он представлялся другим, и я почти стыжусь, что доверял ему. Когенлуп сбежал с кучей денег. Только подумать, что Мельмотт дал Когенлупу обвести себя вокруг пальца!

– Полагаю, теперь и в Сан-Франциско все лопнет, – предположил Монтегю.

– Во Фриско? Ну уж нет. С чего бы там всему лопнуть? Думаете, мы пойдем ко дну из-за того, что дурак вроде Мельмотта пустил себе пулю в лоб?

– Он отравился.

– Или отравился. Это не по-нашему. Я вам скажу, что сделаю и для чего приехал сюда так быстро. В Лондоне эти акции не стоят почти ничего. Я скуплю их все. Я уже приобрел по телеграфу столько, сколько мог купить, не портя себе игру, и вымету подчистую остальные. Лопнет! Мне его жаль, потому что я был о нем лучшего мнения. А вы как поступите? Выйдете из игры или поедете со мной в Сан-Франциско?