Воздушные шарики запрещены

Она со мной согласна. Еще она говорит, что на самом деле не так уж он и важен, этот фестиваль. Все равно он стал слишком коммерциализированным. Теперь моя очередь соглашаться. Я сам был на нем пару раз с Анникой и детьми. Организаторы никак не могут определиться, ради чего они его проводят. Там и надувные игровые площадки для детей, и музыка для молодежи на центральной площади, и дегустации для людей постарше. Но что касается собственно самобытности, ее придется долго искать. Ольга улыбается и говорит, что она в любом случае думала выйти из комитета в середине августа, когда все закончится, поэтому с тем же успехом может сделать это и сейчас. Я говорю, что не нужно делать этого из-за меня, но я прекрасно ее понимаю.

Я стою прямо перед ней. Она вопросительно на меня смотрит. Я собираю ее длинные черные волосы на затылке. Слегка тяну за них. Она отвечает на мой поцелуй, когда я наклоняюсь к ней и наши губы встречаются, но у меня тут же возникает ощущение, что она не совсем отдается поцелую, я не чувствую в ней желания. Но мы все равно можем заняться этим, раз уж мы тут. Наверное, она думает так же. Во всяком случае, она не сопротивляется, когда я осторожно клоню ее на спинку дивана, и приподнимает попку, чтобы я мог стянуть с нее трусики.

Это восхитительно – смотреть на нее ниже пояса, и, хотя она поначалу отворачивает лицо и глядит в стену, но позволяет моим пальцам делать свое дело, и мне довольно быстро удается сдвинуть все с мертвой точки.

Что-то было не так там, в подвале,

я прекрасно это осознаю. Я проезжаю на метро станцию «Нёррепорт», еду читать первую лекцию из моей серии про то, что свойственно датчанам и объединяет их, но мне трудно сконцентрироваться. Что Ольга все-таки такого сказала мне, не произнеся этого вслух?

Когда цель нашей встречи была достигнута, она, не одеваясь, улеглась на диван и поджала под себя ноги. Мне показалось это странным. Она сказала, что мама тяжело больна. Все очень серьезно. Рак легких. И заплакала. Я сказал ей, что мне очень жаль. По крайней мере, она надеется, что сможет съездить на родину и проведать ее, сказала она, пока еще не поздно, но у нее нет на это денег.

Двери закрываются. Станция «Амагербро». В проходе, высунув язык, сидит собака коричневого окраса и смотрит на меня. Мне выходить только на «Фредериксберге». Разве разрешено возить собак в метро? Хозяин собаки – пожилой мужчина в спортивном костюме для пробежек, с повязкой на голове. Они, наверное, возвращаются из какого-нибудь парка: Амагер Феллед или Фемёрен, где на пару активно занимались моционом.

Я игнорирую собаку и опускаю взгляд в свои записи. Было бы замечательно, если бы я смог рассказать все, не заглядывая в записи. Такой дополнительный плюсик. Швеция – это современное индустриальное общество, тогда как Дания в большей степени, как бы это сказать, представляет собой родину ностальгии и традиций. Заглядываю в свои бумажки: горькая настойка «Гаммель Данск», игра «Матадор»[7], парк развлечений Тиволи, фильм «Отец четверых в снегах»[8]. Еще я читаю, что Дания – страна преимущественно сельскохозяйственная, так у меня написано, но я в этом не совсем уверен, хотя, согласно данным Датского статистического управления, поросят в Дании больше, чем людей.

Ну да, свиней хватает, а ты сам разве слегка не старый поросенок? Во что ты, собственно, влез, сам не желая того замечать, а подсказать некому, поскольку добрые советы нынче дороги, нет, не так: добрые советы нынче бесценны. Что Ольга пыталась тебе сказать? Насколько велика вероятность того, что она таки ожидает от тебя денег на билет в Россию и обратно? Не на это ли она намекала? Не с шантажом ли мы тут имеем дело? А если с ним? Да, видимо, с ним. Она хочет твои деньги. Твои кровные, заработанные кровью и потом деньги, которые у тебя отложены на черный день.

Неприятный разговор, лучше бы его не было,

говорит Бритта и смотрит мне прямо в глаза. Да, по правде говоря, и я того же мнения, думаю я.

Дело, оказывается, в Малин. Вечеринка через два дня, и она прозрачно намекнула на то, что все взвалили на нее одну. Она сказала Бритте, что никто не оказал ей той помощи, на которую с ее стороны логично было бы рассчитывать. Например, ей пришлось просить дежурного, чтобы тот спустился с ней в подвал и помог принести оставшиеся столы, и ей кажется, она не заслужила подобного отношения. И Бритте тоже так кажется.

Я говорю, что мне очень жаль и я тут виноват на все сто. Мне кажется, неправильно произносить фразу про то, что это больше не повторится, поскольку к ней я уже прибегал.

Ну и что нам со всем этим делать? – спрашивает Бритта, бросая на меня взгляд из-за больших очков, который ясно дает понять, что она полностью доверяет Малин, тогда как мою способность внести свою лепту в общее дело пора подвергнуть сомнению.

Да, что нам с этим делать? – начинаю я, но останавливаюсь на середине фразы.