Воздушные шарики запрещены

В кармане вибрирует мобильник. Я вытаскиваю его. Звонит Ольга. Спрашивает, можем ли мы увидеться. Вопрос срочный, так она это формулирует. Я уже собираюсь написать ей, что ничего не выйдет, к сожалению, поскольку у нас сейчас, как ей прекрасно известно, ежегодная вечеринка по поводу летних каникул. Прежде чем я успеваю нажать «отправить», до меня доходит, что этот звонок – тоже несмазанное колесо, которое катится совсем не туда, куда я подумал, потому что ее симпатичное личико всплывает сегодня вечером как раз-таки потому, что она в курсе: я на преподавательской вечеринке. Это так мило с ее стороны, очень мило. Я стираю написанное и отвечаю, что пусть подъезжает, мы разберемся с ее вопросом. Встретимся у заднего входа. И сделай так, чтобы тебя видело поменьше народа.

Я едва успеваю вернуться в зал и взять еще бокал красного вина, как от Ольги приходит новое сообщение: ты серьезно? Я здесь совсем неподалеку. Видит Бог, и не думал шутить, ибо опять в голову приходит мысль: почему нужно быть такими кисло-унылыми? Вон как Малин, которая сидит за одним из длинных столов, которые она, кстати сказать, таскала и расставляла на пару с дежурным, и у нее теперь такое лицо, как будто она съела лимон. Я бодро и весело поднимаю бокал в ее направлении, но она отворачивается. Так что я выпиваю вино, добро пожаловать, все красное, а тебя, Малин, в задницу. Подняв себе таким образом настроение, я иду к Ольге.

Праздник только начинается.

Глава пятая

Голова вот-вот расколется.

Рядом со мной в постели лежит Анника. Она до пояса замоталась в одеяло, на ней желтый топ, оставляющий не так уж много пространства для воображения. Одна из грудей свисает, прижатая локтем Анники. Другая вдавлена в простыню. Не то чтобы очень эстетичное зрелище. Знать бы, в каком часу она вернулась домой.

В спальне стоит запах перегара. С улицы доносится пение птиц. Анника, наверное, открыла ночью окно. Во сколько я, собственно говоря, вернулся? Не помню. Что-то такое случилось вчера, но вчерашний вечер частично стерся у меня из памяти.

Я приподнимаюсь в кровати. Голова трещит. Натягиваю на себя футболку и выхожу в коридор. Заглядываю к дочкам. Они каждая в своей комнате, лежат на своих кушетках. Прежде чем спуститься вниз и сварить кофе, я аккуратно задергиваю шторы в комнате Лерке. Отыскиваю в шкафчике упаковку растворимых болеутоляющих, наливаю в стакан холодной воды и бросаю туда две таблетки. Жду, пока они растворятся, и вливаю в себя шипучую жидкость. Мне кажется, что ощущение нереальности, наверное, скоро должно исчезнуть, но оно пока не исчезает.

Не могу оправиться от удивления, увидев в прихожей свои брюки. Они в расстегнутом и вывернутом виде валяются поверх ботинок, как будто я в спешке как попало стаскивал их с себя.

В гостевом туалете горит свет, дверь приоткрыта. Я заглядываю внутрь. Остальные мои вещи свалены в кучу рядом с унитазом. Часы я обнаруживаю в раковине. Что это еще за дела? Зрелище наводит на тревожные мысли. Я, кажется, порядком набрался вчера. Воспоминания о прошедшем вечере расплываются. Мы спустились с Ольгой в подвал, это я помню. Было важно увести ее туда.

Я поспешно подбираю с пола одежду, отношу в ванную на второй этаж и запихиваю в корзину с грязным бельем. Потом возвращаюсь на кухню, наливаю себе чашку черного кофе и выхожу с ней в сад.

Усаживаюсь в садовое кресло, в одно из тех, что родители Анники подарили нам в свое время. Жду, пока подействуют таблетки.

Просто невероятно, сколько маленьких плодов на наших двух айвовых деревьях. Со временем здесь будет очень даже неплохой тенек. Вдруг мы, к примеру, решим поужинать в саду.

Я пытаюсь расслабиться, избавиться от тревожного чувства, но со мной что-то не так, где-то внутри поселилась тихая паника, не желающая исчезать.

В окно комнаты, из которой мы сделали что-то вроде подсобки, мне видно Аннику. Она смотрит на меня. Я машу ей рукой. Ее лицо пропадает из оконного проема. Спустя несколько секунд она выходит в сад.

С добрым утром, говорю я. Она отвечает не сразу. Я вижу, что она держит в руке рубашку, в которой я был вчера. Что это? – спрашивает Анника, протягивая ее мне.

Внизу спереди она чем-то изгваздана, включая пуговицы, заляпанные полностью. Это не просто пятно, это пятнище. И не может быть никаких сомнений в том, что это. Это кровь. Я отхлебываю кофе, у которого чудовищно кислый привкус, и говорю, что у меня из носа пошла кровь.

Не знаю, какой черт меня дернул это ляпнуть, ведь это неправда, и мне это прекрасно известно. Разрозненные обрывки вчерашнего вечера, собиравшиеся уже, видимо, в моей голове после того, как я проснулся, понемногу начинают обретать очертания.

Анника разворачивается и идет обратно в дом. Я смотрю ей вслед. Не знаю, поверила ли она мне, сейчас это беспокоит меня меньше всего. Я знаю, что на рубашке не моя кровь. Речь не обо мне. Это кровь Ольги.

Когда я несколько минут спустя принимаю душ