Воздушные шарики запрещены

Анника раздевается в темноте. Сам я стою посреди сада и пытаюсь представить себе, как здесь будут разбивать огромный шатер, без которого якобы ну никак не обойтись. Для него на участке попросту не хватит места. Если придут пятьдесят пять человек.

Если постараться, может, конечно, удастся его втиснуть, при условии, что он займет часть террасы, но тогда нельзя гарантировать, что он не завалится.

Нет, шатру здесь не поместиться. Зато Дания может десять раз поместиться на территории Швеции, если сравнить эти страны по величине. А десять раз – это не так и мало. Давид в свое время любил мне об этом напомнить, чтобы поддразнить. Прошла пара месяцев, а то и больше, прежде чем я нашел достойный ответ. Недаром я датский профессор. Я сказал ему, что все зависит от того, как на это соотношение посмотреть, потому что нужно принять в расчет Гренландию, крупнейший на планете остров. Гренландия – часть датского королевства, и итог наших подсчетов вдруг оказывается совсем иным. Теперь уже речь про 2,2 миллиона датских квадратных километров с хвостиком, и при таком раскладе Швеция уже не выглядит гигантской, дружище.

Анника зовет меня. Я допиваю вино и иду в дом. На ней почти ничего нет. Кроме нижнего белья, которое я подарил ей на Рождество бог знает сколько лет назад. Оно до сих пор довольно хорошо на ней сидит. Анника стоит в расслабленной позе, руки висят. Мне ее почти что жаль. Она предлагает мне себя, я вижу, но не испытываю к ней влечения. Она действительно не возбуждает меня.

Анника подходит ко мне, опускается передо мной на корточки, размашистыми движениями расстегивает на мне брюки, просовывает в ширинку руку и вытаскивает его. Потом поднимает на меня взгляд.

Жалкая картина.

Какое-то время она пытается ласкать его, и меня начинают заполнять жалость и нежность, каких я давно уже не испытывал. Я беру ее за плечи и поднимаю на ноги. Она смотрит на меня недоумевающим взглядом. Я нежно целую ее в губы.

Я тебя люблю, Анника, говорю я. Я действительно люблю тебя, повторяю я, и в эту секунду я и правда так думаю.

Глава шестая

У нас заседание, основная цель которого – позаседать,

что мы и делаем каждый четверг. Этот раз – последний перед летними каникулами, и сегодня среди прочих всплыл вопрос, всплытия которого я никак не предполагал. Поднимает его Бритта, и речь идет о Патрике, нашем завхозе, о том, каковы его дела и моральное состояние. Потому что они у него хуже некуда. Он серьезно обижен, а причина обиды – наша с ним небольшая стычка в прошедший понедельник. Бритта говорит, что ей необходимо точно знать, что именно произошло у Патрика в кабинете.

Я рассказываю все как было: что я в то утро, о котором мы говорим, был в отчаянном положении и рассердился на него, поскольку он уплетал круассаны вместо того, чтобы помочь мне, выполнив обязанности, за которые ему и платят зарплату.

Ну-ну, говорит она, глядя на меня поверх очков. Она выпятила челюсть, и вид у нее как всегда пугающе целеустремленный, это вид человека, эффективно решающего поставленные задачи.

Как уже сказано, Патрик был очень обижен, говорит Бритта, обижен настолько, что был вынужден обратиться к врачу и не вышел на работу.

Мне жаль.

Если я правильно поняла, вы назвали его идиотом. Это правда?

Мне не хочется грешить против истины, и я говорю, что, возможно, я и назвал его этим словом, но не стоит забывать, что в тот момент у меня в аудитории сидело порядка восьмидесяти студентов, которым не показали обещанный фильм из-за того, что Патрик ел выпечку, вместо того чтобы выполнять свои непосредственные обязанности.

Я оглядываюсь по сторонам в надежде на то, что кто-нибудь мне посочувствует, но направленные на меня взгляды полны даже не просто презрения, но и физического удовольствия, которым так часто сопровождается выражение презрения.

То есть вы не отрицаете, что назвали его идиотом? – продолжает гнуть свою линию Бритта.

Нет, наверное, назвал.

Слово «идиот» не относится к лексике, которую мы обычно используем в этих стенах. Мы никогда не говорим друг с другом подобным образом. Скажу прямо: ваше поведение неприемлемо.

Я смотрю на Давида и Кристера. Я бы не возражал, если бы с этого фланга пришла поддержка, но ее нет. Оба чрезвычайно заняты тем, что смотрят в окно.

Мне кажется, моя вина тут очевидна, и можно переходить к следующему вопросу, говорю я. Я чувствую, что у меня просто нет сил на эти препирательства, хотя в своих собственных глазах я предстаю жертвой, о которую вытирают ноги.

Разумеется, это прекрасно, что вы осознаете свой проступок, говорит Бритта. Теперь мне ясно, что у вас склонность к агрессии.

В общем, возвращаясь к сути вопроса, продолжает она с выражением лица, свидетельствующим о том, что сейчас последует нечто очень важное, мы пришли к выводу, что вам необходимо извиниться.

Извиниться?

Если вы не хотите, чтобы этот инцидент привел к последствиям, то извиниться вам придется.

Бритта умеет выразиться лаконично, когда необходимо. Этого у нее не отнимешь.