Возмездие за безумие

– Что тут понимать? Стойкий выраженный запах «от Гермеса». – Юля с неприязнью сунула платок под сиденье дивана, на котором сидела.

– От кого?

– «От Гермеса»… и от Сюзанны, – Юля смотрела мимо Веры, куда-то в угол кухни.

Вера ощутила мурашки на коже, передёрнула плечами, помедлив:

– Ты уверена?

– Даже гадать нечего. Это она.

– Да-а-х. – Вера не знала что говорить. Ей-то самой эта правда открылась уже несколько недель назад. Вот только, стоило ли посвящать в это Юлю? Тем более, что сразу после этого открытия отношений Киселёва и Козловой, закрутилась вся эта карусель со смертью отца, похоронами, ссорой с матерью. Вернее, нет, не ссорой, ибо вслух Лене Вера так ничего и не сказала. Услышав от матери о ссоре перед уходом Игоря, и что он взял большую сумму денег, Вера как-то цинично хмыкнула и сразу же ушла. С тех пор с Леной они не общались. Даже по простым вопросам. И любые попытки матери объясниться, Вера избегала, считая, что ничего не может быть страшнее, чем безразличие человека к своему ближнему, которое проявила в тот вечер мама. Которое она проявляла теперь сама, злорадствуя, что, таким образом, усугубляет ответственность матери в случившемся.

Кто-то же должен ответить за смерть отца. А то получается, в полицию вызывали всех по очереди, даже Галю, ни при чём не присутствовавшую и ничего не совершавшую, а потом всех отпустили. Что было предъявлять Ухову? То, что он напоил Иванова? Из соски не поил, насильно в казино не гнал. Деньги отдал, когда посчитал нужным. А то, что рано утром, когда Игорь, совсем потерянный, позвонил другу в надежде на доброе слово, а тот обругал его за проигрыш – разве это мотив для задержания? Нет. Или Сюзанна? Её следователь допрашивал в связи с тем, что Вера заявила о посланных фотографиях. Снимки и их обнародование – подлость, но не преступление. А за этот аморальный проступок Козловой ничего предъявить нельзя. А Рома? Киселёв вообще сидел в полиции перепуганный и с трудом вспоминал, как и что делал вечером накануне. Он путался во времени, в показаниях, но у него было алиби, подтверждённое и Галей, и Юлей – ночью двенадцатого декабря он спал дома. После того, как Иванов поссорившись с женой и направившись в казино, заметил у подъезда шепчущихся Сюзанну и Романа, Киселёв тут же поехал на такси домой и уже оттуда звонил с домашнего телефона сначала Гале, отчитавшись, что Юля спит, потом матери, рассказывая, как устал от нескладывающейся семейной жизни. Все распечатки звонков были сделаны, факты проверены, все картинки таблоида выложены по местам. Никого ни в чём упрекнуть было нельзя. Лена была дома, это Вера знала наверняка. Сама Вера торчала в баре до трёх часов, потом тоже явилась домой и спала. Так что – ничего криминального. А совесть? Пусть каждый разбирается с нею сам. На то все мы и люди, чтобы пользоваться такой высшей атрибутикой сознания.

Мать страдает? Пусть. Отец был добрым и порядочным человеком. Он любил свою семью, всегда любил и знал, что может рассчитывать на понимание. Даже когда проигрывал деньги в игровых автоматах. Мать сердилась, пыталась отговаривать. Отец хотел избавиться от свой слабости, пытался, но справиться с пагубной привычкой не мог. Курящий, каждый день, зажигая сигарету, мечтает бросить курить. Пьющий, тратя последние деньги семьи на выпивку, тоже убеждает себя в необходимости бросить. Но без помощи близких ни один, ни другой чаще всего не обходятся. Даже наркоманы могут рассчитывать на снисхождение и понимание. Мать отца не поняла. Прекратила давать частные уроки, сказав, что не видит смысла убивать своё свободное время ради денег, которые Игорь потом проигрывает. Она боролась, убеждала, ждала, когда муж сам осознает, какой приносит вред семье. А потом опустила руки и развелась. Хотела разъезжаться, надеясь, что жить станет проще. Не стало. И теперь ещё этот разлад с Верой из-за Игоря, которого дочь любила больше всех на свете, всё ему прощала, абсолютно всё. И как жить без него, не знала.

Не знала этого, похоже, и Лена. Вечером, садясь перед экраном телевизора на диване, на котором спал в зале Игорь, Лена заваривала себе чай, такой, какой они обычно пили с мужем, но пить его не могла. Он застревал в горле, душил слезами, напоминая о ритуале чаепития вдвоём. В одиночку никакого ритуала не получалось. Лена плакала и по ночам вскрикивала во сне. Вера вспоминала папу ежедневно, если не ежеминутно: у подъезда, пользуясь теперь его связкой ключей, на улице, заметив машину, похожую на отцовскую, в офисе, где каждая открываемая папка говорила о нём. А ещё – когда просыпалась и шла в ванную. На полке шкафа стояли его одеколоны, девушка брала любой из флаконов и просто нюхала. Их не выбрасывали из религиозных убеждениям, что дух отца витает здесь якобы первые сорок дней. Уловив запах, Вера закрывала глаза. Слёзы непроизвольно текли по щекам. В памяти всплывала давняя картинка.

Как-то на новый год Игорь подарил дочери туалетную воду «от Ланкома» – зелёную филигранную бутылочку с терпким запахом, от которого девушка тут же начала чихать.