Возраст согласия

Я выбежала из подъезда. Его машина стояла между слепой стеной моего дома и грязновато-зеленой общагой, пустившей по ребру здания ряд узких окошек. У здания была дурная слава: несколько раз с верхних этажей выпадали подвыпившие студенты и разбивались насмерть. Однажды мы с мамой плутали в его запутанных коридорах. Там жила мамина сменщица из столовки – миниатюрная блондинка без груди. Грудь вырезали вместе с раковой опухолью. Мы брали у нее кассету с «Терминатором-2». Фильма не было ни в одном кинотеатре и прокате района. Настоящий дефицит.

Все то время, пока мама болтала с ней, я старалась не смотреть туда, где была когда-то ее грудь, и все равно ловила себя на этом. Мне было неловко. А она только грустно и кротко улыбалась.

Общага вызывала тревожные воспоминания. Моя память похожа на мусорный мешок. Когда я вижу его отчужденную машину на фоне здания, оттуда всплывают красно-коричневые лужи крови и белый абрис силуэтов на графическом холсте асфальта. Оказывается, когда тело увозят, остаются только цвета…

Холодные кольца сжимались внутри живота. Открыв дверь, я села в машину и нашарила в сумке сигареты.

Он встретил меня без улыбки. Лицо серьезное. Даже суровое. Сразу видно – начальник. Исчез масляный взгляд довольного кота. Исчезла моя любимая улыбка.

Юра нажал на газ и резко тронулся с места, выруливая на дорогу.

– Мне нужно заехать в офис, а потом поговорим. Скажешь, что хотела сказать.

Отрывистые фразы. Мне так хотелось решить все сразу. Но он не дал. У меня тряслись руки, когда я поджигала сигарету…

– Хорошо, Юра, как скажешь.

– Ты слишком много куришь, – резко бросил он.

Мы неслись по городу, разгоняясь до ста двадцати километров в час, игнорируя красные пятна светофора там, где это было возможно.

Его небольшой офис находился у Смоленского кладбища. Жена в роли бухгалтера, парочка партнеров. Пока он делал свои дела, я пошла гулять к часовне святой Ксении Петербуржской. В воздухе висела ледяная морось, заползая под мою куртку на, как говорила мама, «рыбьем» меху.

В первый раз я была у часовни с мамой, когда мне было десять. Вокруг небольшого зданьица с нежными бело-зелеными стенами клубилось много народу. Стены топорщились маленькими белыми шипами. Это были записки. Мама сказала, что я могу записать любое духовное желание на бумажке и оно обязательно исполнится. Я присела и, положив свой клочок на большой зеленоватый камень, накорябала, что хочу найти друга, а маме желаю здоровья. Она тогда сильно кашляла. Я винила в этом ее крепкие сигареты. От их дыма перехватывало дыхание и слезились глаза. Иногда мне было до боли мучительно и страшно от мысли, что мама умрет. В такие моменты внутри головы мелькали яркие картинки: она выходит в магазин и больше не возвращается.

В тот раз у часовни я ощутила настоящий покой. Что-то теплое бродило в ароматном холодном воздухе. Как бы некий ответ на мои неумелые, но вполне искренние молитвы. Мы зашли внутрь и поставили свечки. Мама сказала, что, если пламя свечи горит ровно, значит, все хорошо – Господь слышит. Некоторые свечки рядом с моей коптили, их огоньки испуганно плясали, но мой горел ровно и спокойно. Я вздохнула с облегчением. Значит, прощена.

Мама рассказывала, что всю молодость проболталась на Смоленке. Ей с друзьями нравилась кладбищенская тишина. Все они держали собак, поэтому часами гуляли между крестов.

Но теперь, когда я ждала Юру, меня что-то не пускало внутрь. Вместо умиротворенности наваливалась жгучая тоска. Хотелось поскорее уйти. На выходе, у железной витой ограды, в кустах стоял мужик с красным лицом. Он остервенело тер у себя между ног.

Кривясь, я поспешила к домам напротив кладбища. Через несколько минут подъехал Юра.

Его лицо было спокойным и серьезным. Легкая небритость вызывала желание поцеловать. Он явно был не расположен к нежностям, но я все равно попыталась прикоснуться к его руке. Он сбросил мою ладонь и заговорил суровым тоном:

– Я так не могу, Ксения. Мне не нравится, когда ты уходишь ночью из дома. Ты можешь быть с кем угодно и где угодно. Я не знаю, может быть, ты спала там с кем-то. Можешь делать, что хочешь, но для меня это не вариант.

В горле у меня пересохло, тело замерло. Только сердце глухо стучало в груди.

– Послушай, я просто была с друзьями. Я ни с кем не спала. Даже мысли такой не было. С чего ты это взял? Я люблю тебя, очень люблю тебя, пойми. И ни с кем не хочу быть, кроме тебя! Пожалуйста, поверь мне.

– Я не могу, Ксения, просто не могу. Ты не должна была уходить, не сказав мне, куда и с кем идешь.

Он снял очки и потер пальцами глаза.

– Я просто схожу с ума.

– Милый, послушай, пожалуйста, прости меня…

– Нет, все, хватит. Я все сказал.

Он завел машину, и мы в молчании поехали по серым улицам. Хотя еще стояла ранняя осень, мне казалось, что вокруг домов до самых небес высились сваленные в кучу бело-коричневые глыбы снега и мокрого льда. Люди шли по черным дорогам, скорчившись от боли. Я закрывала ладонями лицо и изо всех сил сдерживала рыдания. Что-то острое и при этом тупое ворочалось в груди.