Возраст согласия

Я отложила их в сторону. В глазах снова защипало. Но я не поддалась. Продолжила искать толстый трос. Одному богу известно, где мама его откопала. У нее талант к собиранию вещей. Как-то раз она подобрала на улице перекрученную проволоку в малиновой оплетке и вставила в попу пузатого телика «Радуга». Несколько лет эта самодельная антенна тихо воровала кабельное у соседей.

Троса нигде не было. Я еще раз пошарила рукой по занозистой верхней полке, утопающей во тьме, и наткнулась на холодную шершавость – кусок брандспойта. Рядом лежало еще что-то. Я вытащила на свет несколько общих тетрадей, уложенных в стопки. От черных обложек пахло разбавленным ацетоном.

Открыла первую тетрадь: мамин убористый почерк, синие чернила. Пролистнула. Страницы аккуратно заполнены от начала и до конца. Я так никогда не умела. Из всей кучи моих дневников едва ли один доведен до конца, а листы в картиночках, калякалках, наклейках.

Стала листать другие мамины тетради – все заполнено плотно, пустот нет. Из одной выпал листок с карикатурно толстой женщиной. На нем подпись. Сделана явно чужой рукой, буквы мелкие, словно бисер на нитке: «Мария, ты прекрасна!» И правда похожа на маму. Те же миндалевидные глаза. Только прическа другая.

Я слегка улыбнулась, но потом вспомнила вчерашнее, и улыбка сразу погасла. В груди рядом с сердцем висел камень. «Ок, – сказала себе, – все ок».

Села прямо на мешок со шлейками, открыла первую мамину тетрадь и начала читать.