Возраст согласия

Дневник Марии

«Зима 2000-го

Я рылась в столе, искала свои старые фото и нашла детский дневник Ксени. Старая, распухшая тетрадь в серой обложке. Как-то она выжила. Остальные мы вместе сжигали. Дочь просила. Сначала я не хотела его открывать, но потом любопытство пересилило.

Открыла и стала читать. Судя по датам, ей было девять, когда она его вела. Прикладываю сюда несколько страниц.

«Дорогой дневник, хочу кое-что рассказать. Мама говорила, что надо писать так. Обращаться к тебе, как к другу. Я надеюсь, это поможет. И как друг, ты будешь молчать. Никому не расскажешь мою историю. Она случилась два года назад.

Когда мы ехали на дачу, я сидела на заднем сиденье. Солнце пряталось между высоких деревьев. Я закрывала глаза. Рыжие вспышки под веками. Витя открывал окно. Оттуда пахло свежими листьями. Это было как день рождения.

Дома я долго ждала, когда мы поедем. И вот теперь едем. Тетя Лада ведет бежевый «жигуль». Рядом с ней сидит ее подруга Женя. У нее короткая стрижка.

Она всегда носит мужские рубашки. Один раз мы с Витей видели ее грудь. Она нас по очереди крутила по комнате. Рубашка распахнулась. И мы увидели два небольших холмика.

Тетя Женя странная. Весной я шла из школы вся в розовом. У меня были розовые колготки. Розовая юбка. И даже розовая курточка. Навстречу шли тетя Лада и тетя Женя. «Эх, вся розовая, прямо как моя жизнь», – сказала она мне. А тетя Лада шикнула на нее. Я ничего не поняла. Они обе странные.

Тетя Лада еще любит клубнику есть лицом, а не ртом. Она ее мажет на лицо. И ходит так. Видок тот еще.

Мы ехали на дачу к Вите, и я очень радовалась. Хотя Витя иногда странно себя вел в городе. Один раз он сказал: «Ты должна раздеться». Включил что-то странное по телику. Я не поняла, что это было. Какое-то странное месиво. Розовое. Но еще были стоны. Я не поняла, но мне стало страшно. Я убежала.

Иногда мы играли в игрушки, и он клал одну игрушку на другую и кричал: «Давай трахаться!» Мне казалось, это нехорошее слово.

Но это было редко. Обычно мы хорошо играли. У него были лучшие игрушки.

Он был моим другом.

А теперь не знаю.

Мы не общаемся. По вечерам я иногда плачу. А еще молюсь. Я виновата в том, что произошло. Я плохая.

Бывает грязь на коже. Татушки из жвачек сначала красивые, а потом – как грязные пятна. Мне кажется, внутри так тоже может быть. Грязь на сердце, например. Чувствую это.

Но когда мы ехали в машине, было хорошо. Я люблю ездить. Иногда перед сном я представляю себе дорогу.

Солнце плясало рыжими пятнами. Витя болтал с мамой. Он старше меня на два года.

Потом мы приехали. Дом у них из белых кирпичей. Они все пористые. Прикольные на ощупь. Само место мне не очень нравится. Поселок небольшой. Какой-то голый.

Тетя Лада говорит, что здесь много снарядов с войны. В лесах находят.

Вечером Витя пугает меня призраками. Говорит так: «Я нажму кнопочку в стене, и призрак появится». На улице синие сумерки. Я верю в кнопку. Она над старой кроватью с железной сеткой на первом этаже. Мы на ней прыгали, и она скрипела.

Но призрак так и не появился. В первую ночь мы лежали у печки на первом этаже. Витя сопел. Я смотрела в окно. Небо серело и темнело. Но не до конца. Я не могла спать. Тетя Лада с тетей Женей ушли на второй этаж. Туда вела небольшая лестница. Ненадежная. Ее просто приставляли, когда надо.

Утром я встала. Тетя Лада пила кофе со сливками из маленьких штучек.

Задумчиво смотрела в окно. Ее глаза были как стекло.

На участке клубника заросла сорняками. Я стала их выдирать. Мне нравилось. Но Витя стал ржать надо мной. Типа я дура.

Заманил меня в толчок на улице и запер дверь. Я посмотрела вниз, а там копошились опарыши. Фу, противно.

«Открой», – кричала я. Пришла тетя Женя и отогнала его.

Потом мы рисовали. А тетя Лада опять клубнику мазала на лицо. Беее.

Витя красиво рисует. Мне было немного завидно. Зато он научил меня рисовать кирпичную стену.

А потом он сказал: «Раздевайся!» Разделся сам. Сказал: «Смотри». Мне было интересно, и я смотрела. Маленький краник. Как в книжке из музея. Там у статуи такой был. Он подошел и сказал трогать. Я трогала. Из мягкого он стал жестким, как стручок. Мне показалось, я даже чувствую горошки внутри.

Я сняла одежду и легла на кровать. Витя лег сверху. И стал скрипеть. Снизу его мама крикнула: «Что вы там делаете?» «Ничего», – сказал Витя. И стал пихать свой стручок мне в рот. Койка опять заскрипела.

«Ну все, я иду», – крикнула его мама зло. Мы быстро оделись и сделали вид, что лежим.

Дорогой дневник, не знаю, почему я это делала. Мама мне потом показывала книжку «Откуда берутся дети». Там тоже были краники. И мужчина лежал на женщине. И мама сказала: «Так лежать можно только в двадцать лет».

Только тогда я поняла, что виновата.

До этого мне было просто странно. Интересно и гадко. Я часто плачу по вечерам. Больше не могу держать это в себе. Боюсь рассказать. А что, если я сама хотела такого?»

Прочитав это, я почувствовала бессильную злость. На этого поганого Витю прежде всего. Но потом и на себя. За то, что я отправила с ними Ксеню. После случая на даче у родственников пообещала себе ее оберегать. А вместо этого… Сама же знаю, что мальчишки иногда пристают. Но думала, это случается позже. Сколько Вите было тогда – одиннадцать? Боже.

Самое ужасное, я чувствую, как на меня накатывает чувство вины. Это значит, что я снова буду глушить его в алкоголе.

Чертов замкнутый круг. Я хотела быть хорошей матерью. Мне казалось, так я смогу все исправить. Но снова и снова я сталкиваюсь с вещами, которые не могу преодолеть самостоятельно. Так много ситуаций. Так мало контроля.

Иногда проще вычеркнуть все. Залить бумагу черной тушью. Так она скроет все недостатки.

Мое лучшее средство. Оно стирает и дает надежду. Призрачную, но все же.