Возрождённый дракон

Мэт намеревался поиграть всего только с часок, лишь чтобы пополнить свой кошелек несколькими монетами, прежде, чем отправиться на поиски подходящего судна, однако сразу же сорвал куш. Мэт всегда чаще выигрывал, чем проигрывал, насколько мог вспомнить, а в играх между ним и Хурином, да и в Шайнаре случалось и так, что шесть или восемь бросков кряду приносили ему выигрыши. Но в нынешний вечер каждый его бросок вёл к удаче. Каждый бросок.

Заметив, какие взгляды кидают на него некоторые из соперников, Мэт порадовался, что оставил в кошеле собственные игральные кости. И эти же взгляды побудили его удалиться из таверны от греха подальше. Мэт обнаружил с удивлением: в кошельке у него побрякивало уже три десятка серебряных марок, хотя никогда он не выигрывал столько, что никто из играющих больше не желал его видеть.

Кроме одного — смуглолицего матроса с шапкой курчавых жёстких волос. Он был из Морского Народа, как кто-то сказал, чему Мэт удивился, — что делает человек из Ата'ан Миэйр в такой дали от моря? Моряк последовал за вышедшим из гостиницы Мэтом и дальше, по тёмной улице, настойчиво прося дать ему возможность отыграться. Мэт собирался двинуть прямиком к пристани, ведь тридцати серебряных марок ему хватало с избытком, но смуглолицый продолжал упрашивать, а на первую игру потрачена была всего половина из отведённого часа, поэтому Мэт уступил и вошёл вместе с парнем в первую подвернувшуюся по пути таверну.

И снова Мэт выиграл. Словно охваченный лихорадкой, он выигрывал с каждым броском. Мэт перешёл из таверны в гостиницу, затем в другую таверну, нигде не задерживаясь настолько долго, чтобы успеть вызвать озлобление суммой своего выигрыша. У менялы юноша обратил свое серебро в золото. Мэт играл в «короны», в «пятерки», вступал в игру «девичий позор». Он метал на стол то пять костей, то четыре, а то и три или всего две. Мэт соглашался участвовать в незнакомых ему играх, узнавая их правила в ту минуту, когда приседал на корточки в кругу игроков или занимал место у стола. И вновь побеждал. Далеко за полночь смуглолицый моряк, назвавшийся Раабом, пошатываясь от усталости, удалился, обессиленный, но с полным кошельком монет, возвращённых через пари, в которых он делал ставки на Мэта. И снова Мэт завернул к какому-то меняле, а может, и не к одному. Лихорадка азарта словно затмила его разум таким же густым туманом, какой скрывал и его воспоминания о прошлом; и всё тянула Мэта к новой игре. И к очередному выигрышу.

А когда Мэт пришёл в себя - он уж и не знал, сколько минуло часов - очнулся он в таверне, наполненной табачным дымом, которая вроде называлась «Тремалкинский Сплесень», глядя на пять костей, и на каждой — глубоко вырезанная корона. Большинство здешних посетителей, похоже, заботило лишь то, как бы напиться вдрызг, но в этот миг постукивание костяшек о стол и возгласы игроков из другой компании, приютившейся в дальнем углу, были почти заглушены голосом красотки, запевшей под резвое постукиванье молоточков по цимбалам:

Станцую с девушкою с карими глазами,

И с той, чьи глазки зелены.

Какими б ни были глаза у моей пары, —

Но для меня прекрасны лишь твои.

Целую девушку всю в чёрненьких кудряшках,

И ту, чьи кудри золотом блестят.

Каким бы ни был волос моей дамы, —

Но лишь одну тебя хочу обнять.

Певунья назвала свою песенку «Вот что он мне говорил». Мэт помнил эту мелодию под другим названием - «Потанцуй со мной», и слова были изменены, но сейчас всё его внимание занимали игральные кости.

— Снова король, — пробормотал один из игроков, сидевших на корточках рядом с Мэтом. Мэт уже пятый раз подряд выбрасывал короля.

Сейчас Мэт выиграл поставленную против него золотую марку и, даже не заботясь, что его, андорская марка, солиднее иллианской монеты, выложенной соперником, просто сгрёб костяшки в кожаный стаканчик, хорошенько перемешал их, и метнул вновь. Пять корон. Свет, этого не может быть. Никто никогда не выбрасывал короля шесть раз кряду. Никто.

— Удача самого Тёмного, — проворчал ещё один игрок. Был он грузен, с чёрными волосами, завязанными на затылке чёрной же лентой, плечи тяжёлые, лицо в шрамах, а нос не единожды сломан.

Не помня себя от гнева, Мэт вскочил, рванул громилу за ворот и вздёрнул на ноги, прижав того к стене таверны.

— Не смей говорить такое! — прорычал Мэт. — Никогда в жизни не говори! Хлопая глазами, мужчина смотрел на него сверху вниз, весьма удивлённый — он на целую голову возвышался над Мэтом.

— Да это же просто поговорка такая, — проговорил кто-то у Мэта за спиной. — Свет, просто люди так говорят.

Выпустив из кулака воротник шрамолицего, Мэт отступил на шаг.

— Я... я... мне не по душе, когда обо мне говорят такое. Я не Приспешник Тёмного! Чтоб мне сгореть, неужели моё везенье от Тёмного? Нет, только не это! Неужели проклятый кинжал в самом деле что-то сделал со мной, о Свет?

— Да никто и не говорил этого, — пробурчал мужчина со сломанным носом. Видимо, он уже превозмог удивление и пытался решить, разозлиться ему на Мэта или остыть.