Возвращение

Рав Нафтали и Гесиод неторопливо прогуливались вдоль палубы. Даже со стороны видно было, что они беседовали о чем-то исключительно важном. Им не мешали ни налетавшие порывы ветра, ни накрывавшие их снопы соленых брызг.

Разговор прервался лишь тогда, когда усилившаяся качка вынудила рава Нафтали, страдающего морской болезнью, склониться за борт и отдать морю всё, что было им съедено за последних двое суток.

При этом Нафтали не переставал извиняться перед поддерживавшим его Гесиодом.

– Я совсем плохой моряк, – виновато приговаривал он и с лукавинкой добавлял, что был бы непригоден служить даже на самом большом корабле Александра Великого.

Гесиод понимающе кивал и теплая, сыновья улыбка искрилась в его синевато серых, как море, глазах.

С отплытием корабля Гесиод почти не отходил от Нафтали. Он как тень был рядом, будь-то утренняя, полуденная или вечерняя молитва. Со стороны даже казалось, что он, подобно Нафтали, неистово молился, хотя усы и густая темная борода скрывала его лицо и губы.

Когда ветер затихал, и огромное серое полотно паруса безвольно повисало, Нафтали и Гесиод присаживались на носу корабля, неподалеку от мачты впередсмотрящего матроса и продолжали, казалось, бесконечные разговоры. Они беседовали на греческом языке, легко переходили на смесь иврита и арамейского и вновь возвращались к греческому.

Наблюдавший со стороны Гидеон, принявший на себя обязанности следить за безопасностью пассажиров и находившийся поблизости, был крайне удивлен услышав, что рав Нафтали говорит с Гесиодом о таких подробностях Галахи, о которых даже он, Гидеон, не догадывался.

Еще со времен Дура-Европоса Гидеон знал, что гекатонтарх Силонос интересовался иудейскими законами, что они не раз беседовали на эту тему с Нафтали…

Гидеон даже вспомнил, как эллин однажды рассказал, ему, что, будучи в Александрии Египетской, он познакомился с Септуагинтой – иудейской Книгой книг, впервые переведенной на греческий язык семьюдесятью двумя иудейскими мудрецами.

– При этом, как заметил греческий офицер, он был удивлен, подобно тому, как много лет назад, удивился царь Египта Птоломей Филадельф, когда узнал, что все семьдесят два перевода, совершенные каждым мудрецом в отдельности, сошлись буква к букве.

Но еще большее удивление Гидеона вызвала просьба Гесиода, рассказать ему о заповеди брит-мила. Тем не менее, думал Гидеон, рав Нафтали воспринял эту просьбу, как само собою разумеющуюся.

– Ты ведь уже знаешь, – сказал Нафтали, глядя на собеседника, – что эта заповедь была дана Всевышним нашему праотцу Аврааму. – Затем немного помолчал, сосредоточился, произнес: " Вот мой союз, который надлежит вам хранить. Союз между Мною и вами, между Мной и потомством твоим после тебя и далее: пусть обрезанным будет у вас каждый мужчина” – так записано в Торе.

Из истории известно, – продолжал Нафтали, – что немало представителей других народов переходили в иудейство, однако, друг мой, нельзя забывать, что свершение заповеди брит-мила, еще не делает человека иудеем.

Силонос внимательно слушал, однако в этом внимании было скорее глубокое уважение к раввину, нежели узнавание чего-то нового.

– Конечно же, – терпеливо продолжал Нафтали, – брит-мила – это закрепление великого Союза нашего народа с Всевышним.

Этот Союз, однако, становится полноценным, лишь тогда, когда вступающий в его объятия, ощущает непреодолимую тягу к иудейству, свою причастность к его судьбе. Такой человек взваливает на себя нелегкую ношу исполнения множества заповедей.