Возвращение

Поверь мне, благородный и смелый Гесиод, это очень усложняет жизнь. Человек добровольно идет навстречу иному образу жизни. Конечно же, там имеются свои великие радости, но они сочетаются с огромным количеством тяжелых испытаний.

Не мне рассказывать эллину, какова мера этих испытаний обрушивающихся на иудеев.

Нафтали замолк. Он выполнил свой долг, предупредив эллина, если тот всё же настоит на своем решении.

Сидевший неподалёку Гидеон, невольно прислушивался к собеседникам.

Много лет он знает Нафтали. Еще ребенком, осиротевшим после гибели родителей, его приютил раввин. Гидеон рос при синагоге. Нафтали заменил ему отца и мать. Был его наставником и учителем. И, став юношей, Гидеон по своей воле, принял на себя обязанности защитника пожилого человека.

Ему нравилось военное дело. Он хорошо владел мечом. От Нафтали он узнал множество важных сведений об армиях израильских царей. Там же, в Дура – Европосе, он познакомился с храбрым эллинским офицером – гекатонтархом Силоносом. Даже несколько раз говорил с ним о военной тактике и стратегии. Он глубоко уважал этого воина.

Чувство уважения стало обоюдным, когда Силонос узнал, что Гидеон создал хорошо организованный отряд самообороны в Дура-Европосе. Он лично подарил иудейской общине оружие для двенадцати воинов, доспехи и усиленные медью щиты. Это был очень важный и своевременный подарок, так как дружинники Гидеона уже трижды вступали в схватки с шайками грабителей, приходивших из месопотамских степей, а затем и с парфянскими лазутчиками.

И теперь, глядя на беседующих рава Нафтали и Силоноса, он обнаружил, что Силонос прислушивался к тому, что говорил Нафтали скорее из уважения к мудрому человеку, нежели к содержанию его наставлений.

Гидеон видел спокойствие эллина, безошибочно угадывал его уверенность в принятом им решении. Силонос терпеливо выслушивал Нафтали, так как понимал, что этого требовали традиции.

Еще дома, в Дура-Европосе, Гидеон слышал от Нафтали, рассказ о том, как поступали в таких случаях иудейские священнослужители.

В странах, прилегавших к Великому морю, как при господстве персидских царей, так и при Александре Македонском, в иудейство переходили многие. И как рассказывал Нафтали, то был спокойный период в жизни иудеев. С вчерашними идолопоклонниками всегда велся открытый и честный разговор.

Однако сейчас, размышлял Гидеон, когда наш народ воюет с селевкидскими армиями, а тех, кто остается преданным вере отцов, убивают без всякой пощады, именно сейчас эллин намерен стать иудеем?!

И Гидеон ощутил, как волна радости захлестнула его. В этот миг он почувствовал, что если им когда-либо суждено будет сражаться плечо к плечу, он, Гидеон, не подведет.

Интересно складывается судьба знакомых ему людей, – с теплотой думал Гидеон. – Он хорошо понимал Шифру, в жизни которой не было никого дороже, чем Силонос, Элька и Эста. Он это знал еще в Эфирике, в селении деда Ахава.

Гидеон невольно услышал, что Силонос не только настаивает на своем, но и просит Нафтали не откладывать исполнение заповеди брит-мила до приезда в Иудею.

Силонос решил ступить на Святую Землю сыном народа, который стал ему близким и который вел отчаянную борьбу за свое существование.

Рав Нафтали не колебался. Он давно знал этого благородного человека, бесстрашного воина. Видел его бескомпромиссную честность, его тяготение к справедливости, к деянию добра. Его философское умение проникать в глубинный смысл веры в Единого Бога. Именно поэтому решение Силоноса стать неотъемлемой частью иудейского народа было для Нафтали самым радостным событием за многие годы.

Нафтали давно готовился к этому событию. Верил в его неизбежность, но не мог себе представить, что это произойдет на палубе плывущего корабля.

И в этот раз, как на протяжении многих лет в Дура-Европосе, ему, помогал Гидеон. Гидеон был предельно напряжен. В Дура-Европосе, и даже во время исхода из Александрии Месопотамской, они исполняли заповедь брит-мила только восьмидневным младенцам. Здесь же было все необычным.

Человеку, приобщаемому к Союзу с Всевышним, было не восемь дней от рождения, как обычно, но все двадцать восемь лет.

Сможет ли человек такое выдержать? И будет ли достаточно тверда рука старого раввина?

Видя колебания Гидеона, Нафтали присел рядом с ним и ласково спросил, чем Гидеон так озабочен? И Гидеон чистосердечно признался. В ответ Нафтали искренне рассмеялся.

– Сын мой, пусть это тебя не тревожит. Нет большой разницы в принципах операции, которых мы с тобой свершили немало. Существенное различие лишь в масштабах оперируемого места. Но с божьей помощью мы и с этим справимся.

Перед операцией Нафтали попросил у Силоноса разрешения связать ему за спиной руки. Вокруг них на носовой части палубы собралось человек двадцать мужчин. Все были напряжены. Они впервые проводили торжество брит-мила в столь необычных условиях.

– Тебя будут придерживать четверо крепких ребят, – сочувствующе объяснил Нафтали, – но они коснутся тебя лишь тогда, если от боли ты начнёшь делать нежелательные движения. Силонос ничего не ответил. Ждал.

Рав Нафтали извлек из расшитого серебряными нитями мешочка, небольшой бронзовый нож. Проверил остроту его лезвия. Тщательно протер крепким ячменным напитком. Силонос не смотрел на действия Нафтали. Его взор был устремлен в даль Великого моря.

Нафтали прочитал положенную по такому случаю торжественную молитву, приподнял длинную рубаху Силоноса. Мужчины, составлявшие миньян, многозначительно переглянулись. Нафтали предстояла значительная работа.

Эту работу облегчала тихая безветренная погода. Не было ни малейшей качки, которая могла бы затруднить работу оперирующего.

Тишину нарушал лишь мерный всплеск весел и крики прикормленных чаек. Шифра крошила птицам обеденные лепешки. При этом птицы свершали невероятные пируэты, пытаясь поймать на лету бросаемую им еду, что вызывало неописуемый восторг маленького Эльки.

После встречи с Силоносом, Шифра до неузнаваемости изменилась. Исчезла задумчивость, её смуглое лицо приобрело бронзовый оттенок, она была всё время в движении, провоцировала Эльку, и тот носился по кормовой части палубы, зная, что его вот-вот догонит тётя Шифра. Если он убегал молча, она так же молча гналась за ним. Если он бежал, хохоча, на корабле был слышен её звонкий, радостный смех.

Все это было непривычным, но морякам нравилось. Почти у каждого где-то были близкие и родные, и это напоминало им дом, благополучие. Исчезала привычная хмурость, их лица озарялись улыбкой. Они расслаблялись, даже пытались участвовать в палубных играх.

Но сейчас, убегая от Шифры, Элька оказался у столбиков бортового ограждения. Не останавливаясь, он начал протискиваться между этими столбиками, не понимая, что тут же вывалится за борт.

Раздался отчаянный крик Шифры.

– Спасите его!

К Эльке одновременно бросились человек тридцать. Корабль резко качнуло в бок и рука Нафтали, срезавшего крайнюю плоть, соскользнула, задев прилегающую часть. Брызнул тонкий фонтан крови. Нафтали тут же остановил его, искоса поглядывая на оперируемого. Однако Силонос даже не вздрогнул. Лишь густой бисер пота выступил на его лбу и начал медленно стекать по вискам к шее, к расстегнутому вороту.

Потрясенный сверхчеловеческим терпением Силоноса, Гидеон легким прикосновением рукава смахнул этот бисер, молился.

– С этого часа, – раздался торжественный голос рава Нафтали, – твое иудейское имя: Бен-Цур!

– Мазаль тов! В добрый час! Прими, брат, наши поздравления! – дружным хором ответили стоявшие вокруг мужчины и пожимали руку Бен-Цуру.

Вскоре мужчины разошлись, и Нафтали попросил позвать Шифру. Она тут же оказалась рядом. Увидев бледного, возлежавшего на небольшом диване, Силоноса, подошла к нему. С глубоким волнением взяла его руку. Он ответил беспомощной улыбкой. Потом, собрав силы, озабочено спросил:

– Что случилось? Я слышал твой отчаянный крик.

– Всё хорошо, – ответила она успокаивающе, – Элька застрял между бортовыми столбами. Пришлось его вытаскивать. Сейчас Эста его укладывает спать.

– Мне срочно нужна твоя помощь, – нарушил течение их разговора Нафтали, – есть ли в твоих запасах кровоостанавливающий бальзам?

Шифра взволнованно засуетилась, бросила на Нафтали недобрый взгляд и помчалась в свою каюту.

Вскоре она вернулась, в её руках было множество алебастров, заполненных лечебными мазями.

– Несколько лет тому назад одна из таких мазей остановила кровотечение и уменьшила боли Ицгару, сыну купца Нимрода. – Сказала она, – правда это было в послеоперационный период.

– Значит, это то, что мне нужно, – торопливо ответил Нафтали.

– Но тогда, все было наоборот… – неуверенно произнесла Шифра, – Ицгару попытались нарастить удаленное во время брит-мила место. Он и особенно его отец – хромой Нимрод, – объяснила Шифра, – хотели, чтобы Ицгар участвовал в Олимпийских играх, и непременно на правах полноценного эллина. Операция оказалась неудачной, почти со злорадством вспомнила Шифра, рана кровоточила и плохо заживала. Эта мазь помогла ему. – И она протянула Нафтали изящный полупрозрачный алебастр.

– Не беспокойся, – уверенно сказал Нафтали, – эта мазь именно то, что нам сейчас нужно. Хотя никто никому ничего не прибавлял. – И с улыбкой добавил, – всего у нас более чем достаточно…

Силонос полулежал на диване, принесенном из каюты капитана, специально для него. Был смущен, бледен, но, глядя на Шифру, выпрямил плечи. Она видела в его взгляде радость и облегчение. Он сделал то, что надо было сделать, что хотел сделать.

Она не ушла, когда Нафтали приподнял белое полотно, прикрывавшее раненое место, начал обрабатывать рану. Шифра взяла руку Бен-Цура приложила к своей щеке и замерла. Она смотрела ему в глаза и делила с ним его боль и его страдания.

Гидеон и еще трое крепких парней перенесли Бен-Цура вместе с диваном в его каюту.

Спустя три захода солнца Бен-Цур впервые вышел на палубу. Тянул соленый свежак. Повисшее было полотно паруса постепенно превратилось в огромный выпуклый живот. Со стороны казалось, что не этот волшебный живот движет груженое судно, но, что сам корабль, с доступной ему скоростью, гордо несет этот живот к берегам Иудеи.

Силонос присел на внутренние выступы бортовых перил. Смотрел на гребешки увеличившихся волн. И раз за разом повторял новое для него сочетание слов: Бен-Цур – Сын Скалы.

Сочетание слов, призванное сопровождать его до скончания лет. И впервые в жизни на душе было легко, светло и спокойно.

К нему подошла Шифра. Она стояла за его спиной. Положила на его плечи обе руки. Ветер расшвырял её распущенные волосы. И эти волосы, подобно волшебному покрывалу окутали их обоих. Не поворачиваясь, он прикрыл своими огромными ладонями её руки. Прижал к себе. Оба молчали, и лишь усиливавшийся ветер непрерывно завивал длинные нити её распущенных волос, высушивал крупные слезы, застывшие в его глазах.

То были первые счастливые слезы в его нелегкой жизни.