Возвращение

Время истекало, Шмуэль осознавал, что он действительно не может в данную минуту оставить отряды Маккавеев, готовые к отражению атаки армии Лисия. Одновременно понял он и другое, нельзя отправить в тыл зашевелившейся вражеской армии небольшой отряд воинов, во главе с Бен-Цуром. Их ждала верная гибель.

Шмуэля отвлек неожиданно примчавшийся вестовой. Он сообщил, что царь Идумеи не выступит на стороне Лисия. Шмуэль обрадовано вздохнул. Одобрительно хлопнул по плечу вестового, привезшую столь радостную весть. Необходимость ухода в тыл противнику отряда Бен-Цура отпала. Однако вестовой привез еще одно, не менее волнующее сообщение:

"Мазаль тов! Сердечные поздравления! – радостно произнес он, обращаясь к Бен-Цуру, – Шифра родила дочь!"

Шмуэль приблизился к опешившему от радости Бен-Цуру: – " Мазаль тов, дорогой брат!" – крепко обнял его и, не сказав более ни слова, вместе с вестовым отступили в сгущавшиеся сумерки.

Вдали были видны сотни факелов враждебного лагеря. Бен-Цур остался один. Он опустился на камни скалы, еще хранившие тепло солнечных лучей. Почувствовал, как в его душу врывается неизвестная ранее буйная радость. Шифра подарила ему дочь! Он – Бен-Цур – отец!

Даже в самых фантастических мечтах, он не мог себе представить что-то подобное. Но тут же остановил себя:

– "Лукавите, гекатонтарх Силонос, – обратился к себе забытым именем, – эта мечта впервые вспыхнула и пронеслась, подобно горячему хамсинному ветру, еще тогда, когда несколько лет тому, ты впервые увидел в Модиине Шифру – сестру друга. Она вошла в тебя как молния во влажную скалу. С тех пор ты не переставал думать о ней. Она стала частицей тебя самого, твоим истинным началом твоим продолжением. И теперь – она твоя жена , а ты, её муж ! Правда ли это? "

И ему показалось, что вся его долголетняя военная карьера от рядового конника до командующего армией в Александрии Месопотамской, была создана с единственной целью: встретить её. И он начал молиться:

– Великая тебе благодарность, Всевышний, что помог мне обрести себя. Найти единственную и верную дорогу в моей жизни!

В быстро наступавших сумерках он вновь увидел лагерь врага, но теперь к первым факелам прибавились сотни новых огней. Они зажглись по всей огромной территории вражеского лагеря. Схватка приближалась.

Вскоре они со Шмуэлем будут сражаться плечом к плечу, рядом с Иегудой Маккавеем. Пусть кузнец увидит, каков Бен-Цур в бою!

Как всегда, перед тяжелой схваткой росло напряжение с обеих сторон. Каждую минут ждали, что сейчас заревут длинные трубы сигнальщиков и вражеские колонны двинуться на оборону маккавеев.

Шмуэль и Бен-Цур обнажили мечи. При этом опытный взгляд Бен-Цура невольно заметил необычную форму меча Шмуэля. Меч был слегка изогнут по центру, вдоль всего лезвия сверкала чуть заметная выпуклость, что придавало мечу особую прочность. Рукоятка была широкой, а рука защищена кованой скобой.

Бен-Цур напряг свою память, пытаясь определить к какой кузнечной школе мог относиться этот меч. Он сразу же исключил хорошо знакомое ему оружие фессалийцев. Меч выгодно отличался и от оружия, изготовлявшегося вавилонскими кузнецами. Наконец, он вспомнил все виды мечей, закупленных им в Эфирике, однако ничего подобного он не видел.

Ожидание рева сигнальных труб, оповещающих о начале наступления наемников Лисия, затягивалось и это вызвало сильную тревогу Бен-Цура. Никаких логических объяснений этому он не находил. К тому же неожиданное бездействие противника истощило терпение притаившихся воинов Шмуэля. Они начали приближаться к вражеским войскам, готовые первыми вступить в схватку. То есть сделать именно то, что нельзя было делать ни в коем случае.

Бен-Цур увидел, что приближение воинов-маккавеев тут же было обнаружено наемниками Лисия. Однако вместо лавины стрел и дротиков, что было логичным и оправданным, от первой вражеской линии отделилась небольшая группа наемников, несущих перед собой вымпел, оповещавший, что они парламентеры.

Шмуэль и Бен-Цур переглянулись. Не был ли это коварный прием, чтобы усыпить их бдительность, а затем ударить всеми силами по расслабившемуся противнику?

Шмуэль тут же велел приостановить сближение с противником и вышел навстречу парламентёрам. Это отвечало решению Иегуды, требовавшего оттянуть начало сражения до подхода иерусалимского ополчения.

Сам противник способствовал выполнению этого решения. Ни Шмуэль, ни Бен-Цур не знали, что и Лисий нуждался в передышке ничуть не меньше чем Маккавей, чтобы принять судьбоносное для него решение.

Парламентёры и были призваны обеспечить эту передышку. Парламентеров возглавлял офицер, приближенный Лисия.

Бен-Цур сразу же его узнал. Это бы Арридей – один из помощников Манитея, начальника службы сыска Александрии Месопотамской.

– Так вот почему, в то тяжелое для Силоноса время, Манитей в неправдоподобно короткий срок получил от Лиссия судьбоносное для Силоноса решение, поверившего в предательство его, коменданта Александрии.

И Бен-Цур почувствовал, что в его душе закипает тяжелая ненависть к стоящему перед ним роскошно одетому офицеру. Однако Бен-Цур тут же пресёк себя. "Всё это была давно, в той далекой жизни, отброшенной им навсегда. Если вообще что-то подобное было?"…

Рядом с Арридеем в тусклом свете факелов можно было разглядеть странно одетого воина. Он был на голову выше других отборных солдат, входивших в группу парламентёров. Его густые, угольно черные волосы, опускались на могучие плечи десятками вьющихся ручьев. На поясе был подвешен неправдоподобно больших размеров меч. Он стоял чуть в стороне, подчеркивая свою исключительность. По всему чувствовалось, что он знал себе цену.

Арридей вышел вперед, и на смеси арамейского языка с греческим, произнес:

– По известному старинному обычаю, прежде чем начнут сражение армии противников, воины имеют право немного развлечься. И чтобы каждый увидел, на чьей стороне сила и будущая победа, мы вызываем любого из ваших воинов на поединок!

С нашей стороны выступит Геракл! – артистически закричал Арридей. И над затихшими, было, колоннами наемников пронеслась буря ликования.

– Ге-р-р-р-а-а-а-к-л!

И, как бы в ответ на это ликование, раздался негромкий, но четкий голос, выпрямившегося во весь рост Бен-Цура. Этот голос, подобно удару меча, обрубил перекатывавшееся в горах эхо… " Ге-р-р-р-а-а-а-к-л.’’

Иудей говорил на фессалийском наречии, родном языке для многих наемников Лисия. Они замерли, прислушались.

– Твой вызов, никчемный Арридей, мы принимаем! – как можно громче произнес Бен-Цур.

– Что?! – срываясь на визг, закричал посланник Лисия, – и выхватил из ножен меч. Но, увидев стоявшего перед ним могучего иудея, в растерянности отступил.

– Мы с тобой, ничтожный варвар, еще рассчитаемся! – выкрикнул он, пятясь, к рядам своих наемников, с большим интересом следивших за словесным поединком их начальника и весьма необычного иудея.

– Уже пытался один раз рассчитаться! – сказал меж тем иудей, обращаясь к окончательно растерявшемуся Арридею. Однако тот, приблизившись к щитам фаланги, вновь обрел былую самоуверенность, злорадно провозгласил:

– Этот безмозглый иудей желает сразиться с нашим непобедимым Гераклом! – на этот раз он произнес фразу на фессалийском наречии, чтобы первые шеренги фаланги, состоящие из наемников-фессалийцев, хорошо его поняли. Однако, вместо ожидаемых криков ликования, как это всегда бывало при подобных схватках-состязаниях, раздалось лишь нетерпеливое постукивание мечами по щитам.

Шмуэль, стоявший молча рядом с Бен-Цуром, тихо, но решительно сказал.

– На поединок пойду я. – Затем добавил, – я видел Геракла в бою. Его можно победить, хотя уже не один наш брат пал от его меча. – И оба взглянули на могучего грека, принявшего позу ожидания следующей жертвы.

– Прости меня, брат Шмуэль – также негромко ответил Бен-Цур, – участники схватки уже объявлены. И если выйду не я, фаланги сочтут это за трусость и за личное оскорбление каждого из них. В ярости они могут ринуться против наших братьев даже без приказа Лисия. Поверь мне – я хорошо знаю их нрав.

Несколько минут Шмуэль раздумывал.

Меж тем нетерпеливый стук оружия по щитам все усиливался. Солдаты требовали обещанного поединка. Их терпение было на исходе. И тогда Шмуэль отстегнул свой меч и протянул его Бен-Цуру.

– Я давно готовился к этому поединку, – сказал он, – этот меч, изготовленный мной, может выдержать удары тарана. И еще: перед решающим ударом Геракл замедляет движения, как будто бы устал, затем делает молниеносный выпад и пронзает противника.

– Это прием спартанской школы, – прервал объяснения Шмуэля Бен-Цур.

Время истекло. Они молча обменялись мечами, и Бен-Цур пошел навстречу Гераклу.

Солдаты образовали просторный круг, оградив его кольцом ярких факелов. Когда в круг вошел Бен-Цур, раздались оглушительные крики: – Смерть иудею! Покажи им Геракл!! Гераклу сла-а-а-ва-а-а!!!

Эти крики, подхваченные тысячами голосов, разносились протяжным эхом по ущельям, занятым маккавеями.

На Геракле была небрежно наброшена львиная шкура. Из головы зверя был сделан надежный шлем. Поразительно точно всё это соответствовало образу легендарного героя, описанного в трагедиях Софокла и Еврипида – с некоторым разочарованием отметил про себя Бен-Цур. – Раз великан нуждается в таких украшениях, значит в нем живет глубокая внутренняя неуверенность.

Соперник не вызвал у Бен-Цура страха. Более того, его охватило чувство брезгливости. Наемник был слишком артистичен, чтобы казаться ему, Бен-Цуру, грозным. Однако, вспомнив о предупреждении Шмуэля, Бен-Цур упрекнул себя в возникшем чувстве превосходства. Это могло грозить недооценкой противника.

Перед ним находился воин огромного роста. Он держал могучую руку на мече, ничуть не меньших размеров, чем был у него, Бен-Цура. Здесь нельзя было ошибиться.

От него, Бен-Цура, одного из воинов Маккавея, сейчас зависело многое: жизнь тысяч бойцов, притаившихся за камнями горных массивов. Судьба раненых, спрятанных в замаскированных горных пещерах и, наконец, дождется ли его Шифра и дочь, которую он еще не видел?

Бен-Цур хорошо знал – за победой Лисия последуют массовые убийства, грабежи, пожарища. Безжалостные наемники уничтожат и ту часть населения Иудеи, которая уцелела от недавних карательных походов Аполлония, Серона и Филиппа из Келесирии.

Он до боли в кисти, сжал рукоятку меча. Сделал несколько шагов навстречу грозному противнику.

Такие схватки обычно начинались взаимными оскорблениями, что вызывало обострение ненависти и приводило в восторг солдат, наблюдавших за поединком. Тот, чьи оскорбления были более остроумны и более язвительны, выигрывал в очках и в симпатии наблюдавших. Хотя это не меняло исхода схватки. Один из сражавшихся должен быть убит.

Однако этот поединок оказался непохожим на все предыдущие. Оба молчали. Бен-Цур в упор посмотрел в глаза Гераклу. Он хорошо помнил рассказы о могучем герое Эллады, великолепно владевшем всеми видами оружия. От Зевса Геракл унаследовал взгляд, светившийся необычным, божественным светом, приводившим в трепет врага. Но то, что увидел Бен-Цур, не имело ничего общего с молвой, окружавшей легендарного героя.

На Бен-Цура смотрели большие темные глаза, никакого таинственного света они не излучали. Не было в них ни злости, ни страха. Быть может, затаенное любопытство, грусть, сожаление? Этот взгляд невольно смягчил ненависть Бен-Цура.

Перед ним был обычный сильный воин, сражавшийся на поединках только потому, что ему приказывали. Кто он был: наемник или искатель приключений? Бен-Цуру было безразлично. Он должен протянуть как можно дольше и обязательно победить.

Ему нельзя проиграть. Иначе вся гигантская армия Лисия тотчас же обрушится на малочисленные отряды Маккавеев и гибель будет неизбежной.

Он первый обнажил меч. Ждал. Геракл явно не торопился. Он оглядел выстроенные фаланги, долго смотрел на контуры скал, где стояли, с зажженными факелами тысячи иудейских воинов.

По правилам поединка Бен-Цур, обнаживший меч, и поднявший его пред собой, открывал поединок и имел право нанести первый удар, не дожидаясь пока медливший противник, сделает то же самое. Однако Бен-Цур предпочел ожидание.

– Бей его! – раздались нетерпеливые крики иудейских воинов. Но Бен-Цур ждал. Он несколько уступал в росте Гераклу, но был так же широк в плечах и тонок в талии.

Вскоре раздался негодующий рев наёмников. Они явно отдавали предпочтение иудею. И тогда Геракл извлек свой меч. Бен-Цур сделал несколько разведывательных выпадов, которые с легкостью отразил противник. И всем стало ясно, что они оба прекрасно владели приемами одной и той же школы.

Почти на равных они сражались добрых два часа.

Если побеждал Геракл, ущелье оглашалось одобрительным ревом: "Гера-а-а-а-кл!” Если вынужден был отступать, тысячи глоток орали "Ро-зо-вый!”

Незаметно накатила темная безлунная ночь. Наемники и воины-маккавеи, спустившиеся с гор, сгустились вокруг сражавшихся. Горели сотни просмоленных факелов. Непрерывно раздавались крики одобрения или неслись проклятия. Далеко за пределами ущелий был слышен грохот оружия, ударявшего по щитам.

Всё зависело от наносимых ударов и терпения раненых бойцов. Оба были в крови и зияющих ранах. Но окружавшие требовали одного – победы. Порою казалось, что массы этих воинов не смертельные враги, готовые каждую минуту к беспощадной схватке, но наивные дети, захваченные увлекательной игрой.

Их поражало то, что накал схватки ни на минуту не ослабевал. Они гордились, что в их рядах имелись такие воины. И эта гордость увеличивала их силы. Многих, однако, огорчило, что на всем протяжении схватки Гераклу не удалось разрубить меч Бен-Цура, как во всех предыдущих схватках. Они уже привыкли к тому, что каким-то особым ударом, Геракл ломал меч противника, однако, сделав это, не убивал его, но под оглушительный рев одобрения солдат, ждал, пока противнику подадут новый меч.

Неожиданно Геракл замедлил движения. Наступила невероятная тишина. Сейчас сверкнет его победоносный меч и пронзенный иудей опуститься к ногам победителя. Однако произошло нечто непривычное. Замедлил движения и Бен-Цур. Затем, извлекая тысячи мелких искр, одновременно сверкнули оба меча.

Удар меча Геракла пришелся по толстой меди нагрудника Бен-Цура, в то время как меч Бен-Цура глубоко вошел в грудь Геракла. Бен-Цур не поверил своим глазам. Геракл сознательно направил удар по самому защищенному месту его доспехов. Что это было? Роковая ошибка достойного противника? Самоубийство? Почему он это сделал?

Бен-Цур увидел, что смертельно раненный воин пытается что-то сказать. Бен-Цур приложил ухо к его губам.

– Я тебя узнал, гекатонтарх Силонос, – с трудом произнес он, – я Ицгар бен Нимрод … Этот мир не для меня… Ты пришел к нашим братьям, а я ушел… Стал Гераклом,…Розовым… – И, затихая, произнес – "Шма Исраэль, Адонай Элокейну, Адонай Эхад…"