Глава 19 На круги своя
Прошли годы. И вновь на окраине Модиина дымила гончарная печь. И вновь, как и много лет назад, односельчане, находившиеся в поле, либо сторожа, дежурившие на шумрах, определяли по месту дымного столба, что это, упаси Всевышний, не пожар, а Элька – сын горшечника Эльазара затопил печь, чтобы обжечь горшки, ими же заказанные, а значит, и не о чем тревожиться.
Однако в доме Шифры поселилось глубокая печаль. Со дня памятного поединка Бен-Цур не находил себе места.
Длительные беседы с равом Нафтали, увещевания кузнеца Шмуэля, просьбы Шифры – ничего не помогало. К тому же их наставник рав Нафтали надолго уехал в Иерусалим
Все оружие, имевшееся у Бен-Цура, а его оказалось не так уж мало, он собственноручно превратил в куски металла и отдал кузнецу. Неделями Бен-Цур не выходил из синагоги. Неистово молился. Его густая черная борода заискрилась десятками серебристых нитей. Седина проступила на висках.
Шифра делала все, что могла, чтобы возвратить Бен-Цура в прежнее равновесие, но ни крепкие настои ранних весенних трав, ни душистые ветки шумара, развешенные по всем углам дома, не помогали.
Не оказало заметного влияния и рождение еще одной, второй дочки, названой по просьбе Шифры Орой, что означало свет. Лишь на короткое время Ора возвратила Бен-Цура к привычной жизни.
Вместе с Шифрой они обрезали сухие виноградные лозы, окапывали фруктовые деревья, восстанавливали шумры – летние сторожевые вышки, разрушенные резкими зимними ветрами.
Бен-Цур мог часами сидеть и наблюдать за играми девочек. Шифра с радостью обнаруживала, на его лице улыбку, когда девочки, под руководством старшей из них Ривки надевали на головы ромашковые венки, ими же сплетенные, и устраивали вокруг него хоровод. Шифра не выдерживала, нежно разъединяла руки девочек и становилась в их круг, либо присаживалась рядом с Бен-Цуром.
В эти минуты она верила, что всё уже позади, но проходило немного времени, и Бен-Цур вновь надолго исчезал в синагоге. Не дожидаясь его, Шифра вынуждена была, готовить обед и относить еду в синагогу.
С некоторых пор она обратила внимание, что Бен-Цур ест не так, как прежде. Довольствуется малым. От мясных блюд отказывается, кроме субботних и праздничных дней. Явно похудел, хотя все еще держался прямо и не потерял стройности.
Шифре рассказывали, что не раз видели Бен-Цура у могилы побежденного им Ицгара – сына купца Нимрода, сбежавшего с отступившей армией Лисия.
Бен-Цур непрерывно молился. Гибель Ицгара не давала ему покоя. Шифра тяжело переживала отчаянное состояние мужа. Она хорошо его понимала, не раз пыталась увещевать, призывала на помощь Шмуэля, рава Нафтали, даже обращалась к Шимону Хасмонею, но все было напрасно.
На Бен-Цура не действовали никакие увещевания. Он был сам себе судьей и одновременно палачом. И Шифра стала побаиваться за его жизнь.
Её даже не обрадовало, когда она обнаружила, что несет в себе еще одну жизнь. Отчаяние убивало любую радость, оно даже заглушило свойственное ей чувство предвидения. Но именно этой, её беременности, суждено было стать судьбоносной для них всех.
После трех девочек Ривки, Оры и, наконец, Эфронит, имя которой означало утренний жаворонок и, по убеждению Шифры, должно было вселить надежду в сердце Бен-Цура, родился сын.
Крупный, около десяти фунтов, он озвучил свое появление неудержимым требовательным криком. Его головка была покрыта длинными прядями темно– каштановых волос. На смуглой коже четко выделялись серовато-синие глаза.
Когда его, умытого и укутанного в белый льняной лоскут, передали Бен-Цуру, окружавшие их Эста, Шмуэль, Элька и даже повитуха, застыли от удивления, настолько новорожденный оказался похожим на своего отца. Лишь широкие скулы и легкая покатость щек – выдавали присутствие материнской стороны.
На торжество брит-мила спустился из Иерусалима сам рав Нафтали. За прошедшие годы он состарился, но по-прежнему был заботлив, внимателен и полон энергии.
Совсем недавно его избрали в Санhедрин. Однако, как и прежде, он был одет в неброскую длинную хламиду, подпоясанную тонким ремнем, седые волосы были скреплены узкой белой повязкой.
Увидев Нафтали, Бен-Цур искренне обрадовался. Он, испросив разрешения у Захарии – нового моэля Модиина, предложил Нафтали свершить торжественный акт.
– Это большая честь, приобщить вашего сына к Союзу с Всевышним и, с улыбкой добавил, – тем более, что для меня это стало доброй, – он на долю секунды замолк, хотел сказать: "
Свершив все необходимое, – Нафтали поднял высоко над головой орущего младенца и обратился к Бен-Цуру и Шифре, – Итак, сына зовут…?
– Ицгар! – скрывая глубокое волнение, четко, по-военному, произнес Бен-Цур.
– Ицгар, – подтвердила Шифра голосом полным надежды.
– Так пусть же Ицгар, – принесет спокойствие и радость в дом его родителей, – с теплотой завершил Нафтали.