Возвращение Амура

Генерал говорил страстно и как будто притягивал к себе людей – староверов и каторжан. И даже заводила бунтовщиков притих, слушал как завороженный, однако старался спрятаться за спины других, но острый взгляд генерала выхватил его из толпы, палец указал, и люди сначала отшатнулись от него, а последние слова толкнули их к нему. Протянулось несколько рук – чтобы схватить, но подстрекатель извернулся змеей и вырвался из толпы, оказавшись поблизости от генеральского коня. Поднырнув под голову испуганно всхрапнувшего животного, одной рукой он схватил его под уздцы, а другой выхватил из-за пазухи нож и метнул в Муравьева. Но за мгновение до того золотоволосая каторжанка рванулась вперед и оттолкнула генерала. Небольшой и достаточно легкий, он от толчка не устоял и покатился в пыль, а неожиданная его защитница остановилась на мгновение с раскинутыми руками и упала навзничь на том месте, где только что стоял генерал. В спине ее, ближе к правому плечу, торчала рукоятка ножа, а по серой посконной рубахе быстро расширялось бордовое пятно.

Подстрекатель вскочил в седло, поднял коня на дыбы и направил его к воротам. Наперерез ему бросил свою лошадь Петелин и, наверное, успел бы перехватить беглеца, но тот метнул второй нож, который попал животному в шею. Дико заржав, петелинская лошадь судорожно рванулась в сторону и упала, придавив горного мастера.

Все произошло так быстро, что никто ничего не успел сообразить. Только когда подстрекатель скрылся за воротами, солдаты начали стрелять ему вслед, а надзиратели и служащие, толпясь и мешая друг другу, поспешили разобрать ружья, сваленные в кучу на крыльце. Несколько человек помогали выбраться из-под лошади стонавшему Петелину – похоже, у него была сломана нога. В суматохе все как-то позабыли о генерал-губернаторе. А вот староверы и каторжане вообще не обратили внимания на побег подстрекателя. Они молча сгрудились вокруг генерала, который стоял на коленях, перевернув молодую каторжанку лицом вверх и левой рукой поддерживая ее снизу. Вытаскивать нож он не стал, зная, что может начаться сильное кровотечение.

– Лекаря сюда! Где лекарь, черт возьми?! – кричал Муравьев. Лекарь почему-то не шел: наверное, как и другие, обестолковился. Рука генерала затекла – женщина неожиданно оказалась тяжелой.

– Давай-ка, паря, мы подмогнем, – сказал кто-то из окружавших людей. Несколько мужиков подхватили каторжанку, отстранив Муравьева, и понесли ее к конторе.

Тут и лекарь объявился – маленький лысоватый человечек в сером застиранном больничном халате. Первым делом он кинулся к генералу, который поднялся с колен и с какой-то брезгливостью рассматривал свои руки, заляпанные кровью в смеси с пылью.

– Ваше превосходительство, вам помочь?

Внезапно рассвирепев, Муравьев схватил его за отворот халата, рванул к себе и прошипел в мгновенно побелевшее от страха лицо:

– Ты где шляешься, сукин сын, – дозваться невозможно?! Помоги раненой! Живо! – Оттолкнул и крикнул вслед убегавшему: – Умрет – я с тебя шкуру спущу!

Подбежал управляющий с кувшином воды и чистым полотенцем:

– Ваше превосходительство, давайте я вам на руки солью…

Муравьев посмотрел на свои руки, подставил под струю, тщательно промыл и вытер полотенцем. Повернулся к староверам, которые терпеливо ждали окончания процедуры, отдал полотенце управляющему и уже довольно спокойно сказал:

– Теперь поговорим о ваших делах.

Вечером того же дня Николай Николаевич описал все произошедшее в письме министру Перовскому и, кроме того, сообщил, что ради общественного спокойствия разрешил старообрядцам, в порядке исключения, поставить свою часовню, но обходиться без священника, поскольку Священный Синод богослужение по старому чину запрещает. Хотя не преминул высказать свое мнение, а именно: во-первых, сии старообрядцы, коих тут повсеместно зовут семейскими, – замечательные земледельцы, плодами их трудов – хлебопашества и скотоводства – кормится большая часть Восточной Сибири, включая все воинские части, снабжение которых по государственной линии поставлено отвратительно, из-за чего был снят с должности обер-провиантмейстер; во-вторых, указанные семейские есть надежная хозяйственная опора власти: подати платят исправно и в нравственном отношении могут быть примером для кого угодно; в-третьих – чего им не хватает, так это служения Богу по своим древним обрядам, от запрета оного они весьма страдают, а сие служение ничем ни церкви православной, ни власти государственной угрозы не представляет, как не представляют такой угрозы ни мусульмане, ни иудеи, ни буддисты, коим в исполнении их обрядов никто препятствий не чинит.

Писал письмо Николай Николаевич не сам, а диктовал адъютанту Васе, поскольку раненая рука разболелась, а левая все еще дрожала от перенапряжения. Николай Николаевич левой писать умел, но не хотел, чтобы это дрожание отразилось на бумаге.

Вася, записав мнение генерала, покачал головой и спросил:

– А вы уверены, дядюшка, что ваши слова примут во внимание?