Возвращение крестоносцев

— А ты? — с ротным у Янковского давно установились товарищеские отношения. — Контракт же на пять лет.

— Содержать постоянно такую большую армию церковь не в состоянии, — сказал Бартош. — Кроме того, армия должна воевать, иначе она превращается в сброд.

— Думаешь, пойдём вглубь Азии? — спросил Янковский, в детстве он смотрел фильм про Александра Македонского.

— Вряд ли, — ротный разлил по стаканчикам виски. — У Папы духа не хватит, да и зачем? Здесь бы удержаться, мы, как говорится, прошлись огнём и мечом, а что дальше? Оставят полицейские силы, тысяч пятьдесят, начнут заигрывать с местным населением, в общем, нормальное администрирование на завоёванной территории. Мы азиатам такой урок преподали, что они теперь долго не рыпнутся.

— Пятьдесят тысяч, — переспросил Янковский. — А что с остальными?

— А остальные — «гуляй Вася», — захохотал ротный, ему очень нравилось это русское выражение, он его вставлял в речь при каждом удобном случае. — Получат компенсацию за досрочное прекращение контракта и по домам.

— Я во Львов не вернусь, — твёрдо сказал Мирослав. — В гробу я видал это захолустье. В мире «горячих точек» хватает, наймусь к какому-нибудь вождю или эмиру, стану гвардейцем местного кардинала.

— А я бы где-нибудь приземлился, — лениво произнёс Бартош. — Мне, между прочим, тридцать пять. В тихом месте, с видом на горы, женюсь на толстушке с миловидной рожей и гладкой жопой. А, может, вернусь в Кукурузный штат[6], куплю ранчо, буду кобылам хвосты крутить.

— Ковбой из тебя ещё тот, — рассмеялся Мирослав. — Если только на нигеров лассо набрасывать.

— Нигеров у нас теперь нет, — сказал ротный. — Одни афрожопые. Я поэтому десять лет домой и не приезжаю. Вот что жалко, пшек, с такой-то армией, был бы достойный командующий, захватить островок среднего размера — Мальту или Кипр, и жить припеваючи, хоть под началом Папы, хоть мамы, кто дёрнется, по ебальнику настучали, в нынешнем бардачном мире никто не будет возражать против нового государственного образования.

— Ну, это я не знаю, — сказал Мирослав. — Не моего ума дело, мне платят, я воюю.

— Это я так, — сказал Бартош. — Мечты вслух. Строй роту, выдвигаться пора.

К ноябрю курды заняли всю иранскую границу. «Стражи исламской революции» в полной боевой готовности расположились напротив, но так и не получили приказ о наступлении. Призрак атомной бомбы, сыгравший не последнюю роль на переговорах кардинала Канелли и курдских вождей, довлел и над воображением шиитских лидеров в Тегеране. Корпус «стражей» через две недели безмолвного противостояния развернулся и ушёл вглубь страны, уступив место пограничникам. Курды остались, они резонно полагали, что эта территория отныне их новая родина.

Отступающие исламисты подожгли нефтяные промыслы, горела вся земля — от Басры до кувейтского Эль-Ахмади, дней больше не было, только ночи с изредка проявляющимся солнцем, и в этих клубах чёрного дыма взвод Мирослава Янковского вышел к морю. На пляже люди торопливо грузились на катера, рыбацкие судёнышки, резиновые лодки, большие грузовые шины, любые подручные средства, среди которых кошмарной экзотикой смотрелись туристские гидроциклы.

Командование крестоносной армии милосердно запретило стрелять по отплывающим, судьба их была предрешена — мало кому удастся добраться до побережья Ирана или Аравийского полуострова, большинство вынесет течением в открытый океан на радость белобрюхим акулам и другим обитателям подводного мира.

Янковский уселся на песок и закурил дудку. В последнее время он пристрастился к гашишу, эти тёмно-коричневые кусочки были самым ценным военным трофеем, Мирослав мастерски научился набивать трубочку, за месяцы войны виски и ганджа[7] стали единственным удовольствием.

Впереди, метрах в сорока, бородатый азиат в растрёпанной чалме безуспешно пытался завести подвесной мотор. В резиновой лодке сидели женщина, замотанная по глаза в разноцветное тряпьё, и двое детей. Азиат, почувствовав взгляд, обернулся и навёл на Мирослава автомат.

Они смотрели друг на друга какое-то время, усталость, убаюканная ганджой, сделала Янковского равнодушным к смерти, ему было лень схватить «узи» и выстрелить первым, азиат выкрикнул что-то на своем гортанном наречии, бросил автомат в воду, сел в лодку и взялся за весла. «Может, и выживут, — подумал Янковский. — Война окончена, лично я ничего против них не имею».

«Война окончена!» — цензор Ялуш, стоя по колено в Персидском заливе, передал шифровку кардиналу Канелли и умыл лицо солёной водой.

«Ante victoriam ne canas triumhum![8] — ответил кардинал. — Жду вас завтра в Дамаске».

Город заметно прибрали, строительные фирмы со всей Европы получили заказы, здания, которые не подлежали восстановлению, сносили, на их месте возводили новые.

— Вопрос не решен окончательно, — сказал кардинал Канелли. — Идут активные переговоры с ООН и правительством США, но с большой долей вероятности Дамаск станет столицей.

— Святого Государства? — спросил Ялуш.

— Не совсем, — кардинал лично встретил на военном аэродроме, этот жест убедил цензора, что он вошёл в число высших иерархов церкви.