Возвращение крестоносцев

План игры, в лучших традициях общества иезуитов, был задуман и разработан вчерне ещё до начала крестового похода. Пётр II, прислушивающийся не без осторожности к мнению аналитиков различных спецслужб, тем не менее, воспринял их базовую доктрину: из всех этнических групп Передней Азии, курды наименее подвержены исламскому фундаментализму и наиболее восприимчивы к европейскому менталитету. Народ, как и евреи, гонимый веками, мечтал иметь собственное государство, и ради этой цели его лидеры готовы были на всё. В момент высшей точки противостояния на подступах к Эр-Ракке план из резервного превратился в главный.

В теории комбинация выглядела сносной, но на практике таила в себе множество с трудом разрешимых противоречий, сегодня и в самом ближайшем будущем. Союз крестоносцев с курдами означал нож в спину туркам, вернее, саперную лопатку в самый хребет, туркам оставалось унизительно проглотить смертельную обиду или навсегда отказаться от попыток войти в европейское сообщество. Об этом Папа намерен был ультимативно объявить в случае успеха переговоров кардинала Канелли в Эрбиле.

В иракском Курдистане стояла почти двухсоттысячная армия, закалённая в боях, непрерывно воевавшая последние полвека. Бросок этой армии на Эр-Ракку означал, что Халифат из государства превратится в фантом. Но где гарантия, что очень скоро вместо Великого Арабского Халифата мы не получим Великий Курдистан? Об этом мрачно размышлял на борту самолёта кардинал Канелли, все они одним миром мазаны, эти азиаты, начиная с царя Ксеркса, который напал на Древнюю Элладу.

Мысли цензора Ялуша имели значительно меньший масштаб. В его подчинение был передан отряд из тридцати головорезов, они летели в соседнем самолёте. Если курды согласятся выступить, ваша задача — ворваться в Эр-Ракку первыми, инструктировал кардинал Канелли, захватить телерадиоцентр и оттуда возвестить на весь мир, что столица Халифата освобождена крестоносцами. Для информирования местного населения в составе отряда пять человек, которые говорят по-арабски. Вы должны вести вещание, даже если бои в городе будут продолжаться, сказал кардинал, даже если исламисты выбьют курдов из Эр-Ракки, пока останется хотя бы один живой. Отряд не имеет права покинуть телерадиоцентр ни при каких обстоятельствах. Впрочем, я почти не сомневаюсь, добавил Канелли, что после первого же вашего выхода в эфир шайки, противостоящие легионам, побегут.

— От наёмников трудно требовать исступлённого фанатизма, — возразил Ялуш.

— Мы не первый раз имеем дело с этими людьми, — сказал кардинал. — Для них рисковать жизнью за большие деньги обыденная вещь. Они знают — «Abyssus abyssum invocat»[6]: потеряв наше доверие, они не смогут скрыться нигде.

Это шанс, думал цензор Ялуш, другого такого не будет, если дело пройдёт удачно, открываются любые пути, включая… А что, на душе стало приятно от захватывающих перспектив, Папа не вечен, наступает эпоха совсем других людей, для которых мерилом ценностей является власть, только власть и ничего, кроме власти.

Предполагать возможную смерть не хотелось, за него уже всё решили, приказы не обсуждаются, приказы выполняются. Удивительным образом его личные цели и цели крестового похода сошлись в одной точке, слились в одно неразрывное целое. Если бог существует, подумал Ялуш, я не погибну в Эр-Ракке.

В это утро Мирослав Янковский не успел подумать о боге. Рота отсыпалась в очередной арабской деревне. Бой был жестокий, зачистку закончили в темноте, был некоторый шанс, что завтра удастся передохнуть. Стояла лёгкая дымка, как обычно на рассвете в этой полустепи-полупустыне, температура ночью и днём могла различаться в двадцать градусов, Янковский проверил караульных и привычно навёл бинокль на горизонт.

Они шли небольшими группками, короткими перебежками, залегали, по неслышной команде поднимались и, скрючившись, двигались вперёд, несколько сотен, в чёрных повязках с белой арабской вязью — смертники. Зрелище напомнило Мирославу старенький фильм о давней гражданской войне в России, где шли в психическую атаку шеренги офицеров под барабанный бой с развёрнутыми полковыми знаменами. Здесь, у безвестной арабской деревни, барабанов и знамён не было, в полнейшем тишине силуэты на горизонте больше напоминали мертвецов-зомби из фильмов ужасов.

Янковский набрал на карманном радиопередатчике ротного Бартоша: «Командир, контратака! Смертники, человек триста!»

«Понял! — крикнул Бартош вмиг проснувшимся голосом. — Я свяжусь с другими ротами. Все пулемёты на переднюю линию».

В это утро польский, чешский, хорватский и украинский легионы были атакованы во весь фронт. Почему-то вожди исламистов не сомневались, что славяне побегут первыми.

В кровавом месиве, растянувшемся в длину на два десятка километров, сошлись в рукопашную почти тридцать тысяч крестоносцев и около двадцати тысяч исламистов, бронетранспортёры потеряли значение, они палили вперед из огнемётов в надежде, что там только враги. С обеих сторон позади стояли заградительные отряды, не давая никому шанса на ничью.