Возвращение крестоносцев

Примерно за месяц до завершения обучения инструктор Бартош дал ему почитать контракт, десяток страниц мелким шрифтом на польском, английском и латыни.

«Главное это, — инструктор ткнул пальцем в середину контракта. — Срок пять лет, с правом продления. В мирное время жалованье — две тысячи долларов ежемесячно плюс оплата питания и проживание в казарменных квартирах. В случае боевых действий — премия сто долларов в сутки и всякая хрень: за ночные бои, за участие в разведдозорах и так далее, сейчас это тебе не интересно. Дойдёт до дела, всё разъясню».

— Контракт предложат подписать через три недели, — сказал инструктор. — Потом торжественная присяга на верность Папе и церкви, целование креста и прочая лабуда. Ты, типа, можешь подумать, но я полагаю, что ты уже всё решил.

— Решил, — сказал Мирослав. — Это моё. Когда идём на войну, господин инструктор?

— Когда скажут, — сказал Бартош. — Не ссы, не опоздаешь. На зимние квартиры, надеюсь, встанем в Неаполе, там, блядь, такие тёлки.

После принятия присяги 22-ой польский легион, точнее, костяк будущего легиона, расквартировали в пригороде Рима. Бартоша назначили ротным командиром, Мирослава одним из его взводных. Легионерам выдали штатскую одежду и рекомендовали воздержаться от посещения увеселительных заведений. После нескольких месяцев в полевом лагере такое времяпровождение показалось скучным, унылым и противным.

В казарме, точнее, неказистого вида общежитии, Мирослав Янковский делил комнату с Яцеком, тем пацаном из Ужгорода, тоже назначенным взводным. Целыми днями они валялись на койках и плевали в потолок, из развлечений были только телевизор и ноутбук, и пьянка по вечерам, умеренная, потому что сигнал боевой тревоги мог поступить в любую секунду. Было ощущение подступающей грозы, перелома, ради готовности к которому их гоняли несколько месяцев как сидоровых коз, иногда гуляя по городским улицам, они с интересом проницательного биолога смотрели на весёлых итальянцев, вполне вероятно, в самом ближайшем будущем их подчинённых. Вышколенные, натренированные организмы легионеров требовали бури, в этой буре обретался смысл происходящего, иначе зачем было нужно уезжать из родного дома и готовиться к войне. Яцек подал рапорт с просьбой о коротком отпуске, съездить к своим, повидать родителей, рапорт отклонили без объяснения, и это только подогрело ожидания.

Первого апреля ранним утром их разбудил ординарец Бартоша: «Бегом к командиру, капралы!». Ротный пребывал в радостном возбуждении.

— Похоже, начинается, — капралы были построены в две шеренги в гимнастическом зале. Бартош расхаживал перед строем. — Ночью в лондонском Тауэре боевики Аль-Нусры[10] взорвали бомбу. Жертв почти нет, разрушения незначительные, тупая символическая выходка азиатских ублюдков, мы, мол, знаем, что вы задумали.

Подготовка к необъявленному пока крестовому походу велась столь масштабно, что скрыть это в современном мире было невозможно.

— Думаю, что наши, — командир Бартош выразительно посмотрел в сторону распятия, висевшего на стене, — воспользуются этим поводом. Запрещаю покидать место дислокации без моего личного распоряжения. Весна предстоит горячая, парни.

Через неделю легионерам выдали парадную форму: белоснежные галифе и китель, чёрные лакированные сапоги, портупею. Левый нагрудный карман кителя украшал герб легиона и надпись золотом «Deus mecum»[11]. Теперь уже никто не сомневался, что до начала войны остались считанные дни.

Легионы стояли по левой и правой стороне площади святого Петра, все сорок шесть, с развёрнутыми национальными знамёнами, под ослепительным солнцем первого пасхального дня. Людям, заполнившим площадь, эти каре из крепких молодых людей казались символом единой и непобедимой Европы. Паломники и прихожане с восторгом смотрели на мощь, воочию олицетворявшую безусловное право церкви на окончательное решение вопросов земного мироустройства. Ближе к балкону Папской резиденции разместились кардиналы и архиепископы, среди них выделялась оливковым цветом одеяний группа «censor morum» — блюстителей нравов.

Это была новая должность в иерархии церкви, буквально на днях введённая распоряжением Петра II. Цензоры крестоносного войска, всего восемнадцать человек, никто не старше тридцати, подотчётные только Папе, обладавшие властью смещать командира любого ранга и отменять любой приказ. Безжалостные псы церкви, живое воплощение поговорки «Non progredi est regredi»[12], они были закреплены за направлениями ударов будущей войны и должны были обеспечить победу, только победу и ничего, кроме победы, любыми средствами, любыми усилиями, любыми жертвами. Поражение означало для них смерть. Мирослав Ялуш был одним из этих цензоров.

Он запомнил на всю жизнь слова, которые сказал понтифик, вручая символический меч, подтверждавший его полномочия: «Наступившая эпоха не признаёт проигравших. Под небесами остаются только победители».