Читаем Возвращение Мюнхгаузена. Воспоминания о будущем полностью

…пресловутой платоновской пещеры… – В «Государстве» Платона человеческое существование сравнивается с пребыванием в пещере; закованный, повернутый спиной ко входу в пещеру человек видит только тени вещей и принимает их за единственные реальности; если его освободить и вывести из пещеры на свет, в «мир действительности», он будет считать свой мир теней действительным, а настоящий мир – иллюзорным, и только постепенно, шаг за шагом, привыкнет к истине; эта философская метафора (наряду с кантовской антитезой: «я» – «не-я» и декартовым «Мыслю, следовательно, существую») – из наиболее часто варьируемых в прозе Кржижановского, начиная с ранних стихов; например, в стихотворении из цикла «Философы» есть своего рода «строка-отклик» на это платоновское сравнение: «Тюремщик вечности – Платон».

…некоторые из наших потребителей называют это (т. е. давящие на мозг кошмары. – В. П.), кажется, всемирной историей. – Иначе говоря: историей, закономерно ведущей к «мировой революции».

…медленный разряд Круксовых трубок. – Уильям Крукс (1832–1919) – английский физик и химик; исследовал электрические разряды в газах – катодные лучи (в трубках Крукса).

…меж расцепа нейронов… – Нейрон – нервная клетка со всеми отходящими от нее отростками.

…отстричь солнцу его лучи… как в свое время было сделано с Самсоном. – Источником силы библейского героя Самсона были его длинные волосы; филистимляне, узнав эту тайну от возлюбленной Самсона, филистимлянки Далилы, ночью остригли его, а затем ослепили, заковали в цепи и заставили вращать мельничные жернова; представители так называемой солярно-метеорологической школы видели в Самсоне олицетворение солнца, а его волосы символизировали солнечные лучи, «срезаемые» ночной тьмой.

Паскаль Блез (1623–1662) – французский математик, физик, философ, писатель; цитируется его книга «Мысли».

То, что вчера еще было утопией, сегодня стало наукой. – Вот об этом: о «сне братства», о «научном социализме» и попытках реализации утопических метафор, уводящих на боковую ветку истории, – «предупреждал» Квантина призрак Томаса Мора.

Гелертер – ученый (нем. Gelehrter).

<p>Чужая тема</p>

Новелла – «парная» к написанной двумя годами ранее «Книжной закладке», их центральные персонажи – своего рода двойники – «философский» и «писательский», – оба наделены несомненными автобиографическими чертами и даже внешним сходством с автором. Причем писатель – «безыменен», его имя – книги, если их нет – нет имени, оно не может закрепиться в сознании читателя, публики. Иначе с философом (с «мыслью как таковой»): Сократ не написал ни слова, но имя его осталось в «Диалогах», написанных (записанных) учениками, прежде всего – Платоном. Легко заметить, что и «Чужая тема» представляет собою череду эпизодов, напоминающих классические философские «диалоги».

«Я знаю мир, где ходят…» – Ср.: «Мы похожи на людей, которые ходят ночью по солнечной стороне, думая, что там теплее» (Записные тетради).

…тот длинный стол и синий круг абажура у его края… – По некоторым признакам и по описываемой атмосфере, «прообраз» этих чтений – «Никитинские Субботники» (см. очерк-послесловие).

«Тринадцатая трясавица». – Интересующийся читатель может ознакомиться с легендой, вариант которой приводит здесь автор, с его же – подробным изложением легенды – в «Письме четвертом» повести в письмах «Штемпель: Москва», не раз мною опубликованной.

Савл Влоб – характерный пример ономастики Кржижановского: имя персонажа – имя апостола Павла до обращения в христианство; таким образом сразу дается понять, что этот философ не обращен в «новую веру» и не в состоянии к ней приспособиться, сталкивается с нею «в лоб».

Кресла изучателей судеб и кораблекрушений стали рядом. – Поскольку речь идет о «судьбах русской интеллигенции», возникновение по ассоциации, «по смежности», темы кораблекрушений едва ли случайно: для автора и его современников еще не стала «историей» высылка на пароходе из Советской России потерпевших крушение в столкновении с новой властью выдающихся представителей русской интеллигенции (среди которых были и знакомые Кржижановского), метафора реализовалась самою жизнью – их судьба была буквально поставлена под угрозу кораблекрушения.

…соблюсти конвенансы… – Т. е. приличия, общественные условности (от фр. convenance).

Перейти на страницу:

Похожие книги

Один в Берлине (Каждый умирает в одиночку)
Один в Берлине (Каждый умирает в одиночку)

Ханс Фаллада (псевдоним Рудольфа Дитцена, 1893–1947) входит в когорту европейских классиков ХХ века. Его романы представляют собой точный диагноз состояния немецкого общества на разных исторических этапах.…1940-й год. Германские войска триумфально входят в Париж. Простые немцы ликуют в унисон с верхушкой Рейха, предвкушая скорый разгром Англии и установление германского мирового господства. В такой атмосфере бросить вызов режиму может или герой, или безумец. Или тот, кому нечего терять. Получив похоронку на единственного сына, столяр Отто Квангель объявляет нацизму войну. Вместе с женой Анной они пишут и распространяют открытки с призывами сопротивляться. Но соотечественники не прислушиваются к голосу правды — липкий страх парализует их волю и разлагает души.Историю Квангелей Фаллада не выдумал: открытки сохранились в архивах гестапо. Книга была написана по горячим следам, в 1947 году, и увидела свет уже после смерти автора. Несмотря на то, что текст подвергся существенной цензурной правке, роман имел оглушительный успех: он был переведен на множество языков, лег в основу четырех экранизаций и большого числа театральных постановок в разных странах. Более чем полвека спустя вышло второе издание романа — очищенное от конъюнктурной правки. «Один в Берлине» — новый перевод этой полной, восстановленной авторской версии.

Ганс Фаллада , Ханс Фаллада

Проза / Зарубежная классическая проза / Классическая проза ХX века / Проза прочее
Лолита
Лолита

В 1955 году увидела свет «Лолита» – третий американский роман Владимира Набокова, создателя «Защиты Лужина», «Отчаяния», «Приглашения на казнь» и «Дара». Вызвав скандал по обе стороны океана, эта книга вознесла автора на вершину литературного Олимпа и стала одним из самых известных и, без сомнения, самых великих произведений XX века. Сегодня, когда полемические страсти вокруг «Лолиты» уже давно улеглись, можно уверенно сказать, что это – книга о великой любви, преодолевшей болезнь, смерть и время, любви, разомкнутой в бесконечность, «любви с первого взгляда, с последнего взгляда, с извечного взгляда».Настоящее издание книги можно считать по-своему уникальным: в нем впервые восстанавливается фрагмент дневника Гумберта из третьей главы второй части романа, отсутствовавший во всех предыдущих русскоязычных изданиях «Лолиты».

Владимир Владимирович Набоков

Классическая проза ХX века