Читаем Возвращение в Михайловское полностью

Смерть Карамзина, конечно, поразила Александра, он несколько дней не мог сочинять, но поразила не совсем так, как может поразить такое известие. Он больше думал о сути проблем, которые разводили его поколение с Карамзиным. А тут еще пришлось оправдываться в ответ на нападки Вяземского. Тот не позабыл уколоть в письме (никогда не забывает, между прочим, уж точно из-за Веры Федоровны!): «хотя ты и шалун и грешил иногда эпиграммами против Карамзина, чтобы сорвать улыбку с некоторых сорванцов и подлецов…» – Это кто грешил? Я?.. «Карамзин меня отстранил от себя, глубоко оскорбив и мое честолюбие, и сердечную к нему привязанность! До сих пор не могу об этом хладнокровно вспомнить!» (Приревновал к своей жене, подумаешь!) Впрочем, Вяземский недавно потерял сына, и его следовало простить! «Судьба не перестает с тобой проказить!..»

А смерть Карамзина – правда, несчастье. Никто не напишет больше такой поэтической русской истории! И вряд ли кто скоро сможет писать такой благоуханной истинной русской европейской прозой!.. На ходу он формулировал: для себя – в отличие от Вяземского и других, на нем лежала обязанность поэта такого ранга: формулировать… Кто он был?.. Первый Историк? последний Летописец?.. Он позабыл в тот момент Татищева да и Щербатова – ну уж ладно!

– Как Катерина Андреевна?..

Александр был верен себе… В июне он загулял неожиданно. И как мощно загулял! Как вольно!.. Так, что вообще про все забыл. Дело в том, что приехал, наконец, Языков. С ним, в отличие от Дельвига, и, уж точно, Пущина, нельзя было сказать двух слов про политику. Его это просто не занимало. Они даже не заикнулись ни разу о тех, кто томится сейчас в Петропавловке. Нет и нет. Они сами с Языковым бунта не поднимали. Я никогда не проповедовал ни возмущенья, ни революции… Зато веселье, жизнь, эпикурейство любого рода. Языков поселился в баньке – в той самой, в Тригорском. Они встречались каждый день, работа остановилась, зато жженки было выпито много и разговоров о поэзии тоже было много. Эти молодые умеют как-то плевать на все вокруг, кроме того, что их интересует, – только это, только это имеет смысл. Прекрасно! С Языковым он сразу почувствовал себя вновь молодым. Хандра, родившаяся еще на юге от неудачи судьбы, вообще от неудач – куда-то утекла. Для Языкова он был признанный великий русский поэт, что тут спорить? – и он сам готов был без устали цитировать языковского «Пловца», и называть приятеля надеждой русской поэзии, и говорить с ним о том, что нужно сегодня поэзии, чтоб она не превратилась в то, во что превратилась нынче французская. А поэзии всегда нужно много и самого разнообразного. Зизи варила жженку среднего качества, они пили с удовольствием, парились в баньке и отхаживали друг друга вениками к обоюдной приятности, ухаживали за барышнями… И жили, как поэты в древней Греции: в основном возлежали и беседовали о главном. Прекрасно!

Алина играла им на фортепьяно. Они слушали величественно. Два поэта – гордость русской земли. Печаль далеко.

Все-таки он сошелся с Алиной – хотя и ненадолго. Она показала ему Вульфову стоянку: лежбище, куда он водит своих девиц. Здесь было много следов вульфовых проказ: ножнички для сигар, окурки… и свечи в необыкновенном количестве. И спички, спички про запас. Гуляй, мужичина!

Алина сама притащила его сюда, сама отдалась ему, а потом плакала. Она вообще много плакала в пору их короткой связи. Плакала, что Вульф изменяет ей, и еще оттого, что Александр все равно любит Анну (так ей казалось).

Она, бывало, спрашивала: «Я нынче не такая была?» – и показывались слезы. Он успокаивал: «Такая, такая!» Ему надоедало успокаивать.

В начале июля прибыл сам Вульф из Малинников. Он, конечно, ничего не знал и не узнал. Привез письмо, естественно, отдал с усмешкой: «Это вам!..» И Александр пошел читать очередное «наслаждение мое!..» Но им с Алиной, разумеется, пришлось расстаться. Они переглядывались иногда, как заговорщики, словно втайне откладывая все до лучших времен. Или вообще иных. А там – будут ли эти времена?.. Во взгляде Алины мелькала иногда улыбка торжества. Она надула Вульфа. Ну и славно!..

Перейти на страницу:

Похожие книги

Любовь гика
Любовь гика

Эксцентричная, остросюжетная, странная и завораживающая история семьи «цирковых уродов». Строго 18+!Итак, знакомьтесь: семья Биневски.Родители – Ал и Лили, решившие поставить на своем потомстве фармакологический эксперимент.Их дети:Артуро – гениальный манипулятор с тюленьими ластами вместо конечностей, которого обожают и чуть ли не обожествляют его многочисленные фанаты.Электра и Ифигения – потрясающе красивые сиамские близнецы, прекрасно играющие на фортепиано.Олимпия – карлица-альбиноска, влюбленная в старшего брата (Артуро).И наконец, единственный в семье ребенок, чья странность не проявилась внешне: красивый золотоволосый Фортунато. Мальчик, за ангельской внешностью которого скрывается могущественный паранормальный дар.И этот дар может либо принести Биневски богатство и славу, либо их уничтожить…

Кэтрин Данн

Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее / Проза