Читаем Возвращение в никуда полностью

Но люди из окружения нам важны

Я не хочу этой жизни вечной

Мне понятен порядок вещей и смысл слов

Но я хочу дороги бесконечной.

В окружении наших матерей и наших отцов.

Мы не утонем в этих мутных водах…


Мы не утонем в этих мутных водах. Вздох, взмах.

Вперед скользим в потоке дней.

Есть, кто не против наловиться на живцах. Прочь страх.

Продолжим плыть в стороне от схем сомнительных людей.


Мы не сорвемся с облачных вершин. Да хоть один.

И финиш ждет, хотя и это снова старт.

Есть кто идет по головам и не щадит чужих седин.

Такие люди попадают, наверно, напрямую в ад.


Мы не споткнемся, пробегая свой маршрут, туда, где ждут.

Не нужен компас, и не собьется ориентир.

Пускай попутчики обычно много врут там и тут.

Преодолеем всë и покорим открытый нами мир.

Давай уснём…


О, как надоели пустые недели, опять

Закрыты все двери, никто не должен нас познать.

Заклеим все окна пожелтевшей бумагой старых газет.

И нас не увидят, хотя и мы не увидим рассвет.


Давай уснём этой ночью и днём, мы не проснёмся уже никогда.

Давай отпустим на волю тревогу, забудем про всех и уйдём навсегда.


И мы будем вместе, мы будем видеть наши сны наяву,

Ведь так интересней — видеть свет, но смотреть во тьму.

Я научился дорожить, имея немного…


Я научился дорожить, имея немного.

Я научился думать перед прыжком.

Но, как и раньше, бегу к цели я долго,

Пока не получится преодолеть этот кордон.

И мне любая цена подходит для дела,

Ведь победителя не осудит молва,

И рву я жилы, чтобы душа летела,

Чтобы украсть победу, преодолеть себя.

Кто не рискует, не знает, что значит, я ошибся,

Когда разгребаешь руины пройденных троп.

Кто не рискует, наверно, давно уже смирился,

Что побеждает другой, утирая свой пот.

Я не такой, моя жизнь — сплошные окопы.

Мой мир разрывает взрывной волной,

А я бегу по минам неизвестной породы.

Но как-то пусто давно за моей спиной.

Я, выходя из дома, смотрю на небеса…


Я, выходя из дома, смотрю на небеса.

Не знаю, где же точно Бог, везде, внутри меня.

Не знаю, как со мной Господь поддерживает связь,

Но я уверен, он не даст мне превратиться в грязь.

Вокруг чудес хватает, и вертится Земля,

И трудно так бывает остановить себя.

Все говорят: «иначе», «другие времена».

Но верю, мне поможет Бог не закрывать глаза.

Жизнь тяжелеет с годом, и ноша нелегка.

Приходят и уходят люди, пустеют города.

Не знаю, что после будет, и встретит ли кого душа,

Но верю, что Господь не оставит и там меня.

Солнце, ты свети, свети подольше…


Солнце, ты свети, свети подольше.

Дай тепла чуть-чуть побольше.

Разгони печали, хворь.

Вместе мы сожжем дурные вести,

Пропоем такие песни,

Чтобы отступила боль.

В небе пролетает на комете

Твой привет, застрявший в лете,

Твой безудержный огонь.

Чаще отправляй подарки дальше,

Чтобы стало всё как раньше,

Обожги мою ладонь.

Мне говорят, исчез куда-то блеск в моих глазах…


Мне говорят, исчез куда-то блеск в моих глазах,

Что не бегу давно, плетусь всё больше позади.

Уверенности всë меньше становится в моих словах,

И я не вижу целей впереди.

Мне говорят, что стал спокойным я чрезмерно,

И бунтовать я перестал давно,

И что пишу стихи уже не откровенно,

И песни не пою надрывно и легко.

Мне говорят, что я в себе закрылся,

И голос повышать с трибун я перестал,

Что спрятался в норе и с горизонтов скрылся,

И странно, будто в этом возрасте устал.

Мне говорят наедине и очно,

В присутствии других и невзначай,

Все говорят, я знаю это точно.

Я тоже говорю, пусть неуверенно, в раздрай.

Мне всë принять, раскрыв свои объятья,

И оставаться твёрдым, как кремень,

Принять и верить, что все люди сестры, братья,

Довольно тяжело, так, словно видеть ночью день.

Мне всë понять и сохранить свою пластичность,

Быть мудрым ко всему, ко всем,

Смотреть с разных сторон, не проявив двуличность,

Довольно сложно, быть собой, и сразу быть никем.

Я проживаю век в поисках ответов,

Энергию храню на сложный час,

В моём шкафу прибавится скелетов,

Я поменяюсь снова. Может, поменяюсь много раз.

Пусть говорят, для этого и нужно слово,

Глаголить любит каждый вслух или в себе.

Взлетать и падать в жизни — это всë не ново,

А главное, спокойным быть и быть в своём уме.

Играй со мной и пой со мной…


Среди толпы нас не узнать,

Среди других нас не заметить,

Мы рождены, чтобы мечтать

И продолжительности мерить.

Среди героев не найти,

Наш подвиг растворимый в массах,

Мы рождены, чтобы дойти

И пережить сюжеты в сказках.


Играй со мной и пой со мной,

Не забывай, не исчезай,

И проживай, и догоняй,

Давай, дело за тобой!


Среди последних мы равны,

Шагаем вместе среди первых

И продолжать с тобой должны

Сражаться в мыслях откровенных.

Среди больных болеем мы,

Мы наравне среди здоровых,

Мы рождены, все рождены

Бросать за горизонты взоры.


Играй со мной и пой со мной,

Не забывай, не исчезай,

И проживай, и догоняй,

Давай, дело за тобой!


Мы вместе будем дальше плыть,

И танцевать в безумном танце,

И ненавидеть, и любить,

И много раз сходить с дистанций.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Горний путь
Горний путь

По воле судьбы «Горний путь» привлек к себе гораздо меньше внимания, чем многострадальная «Гроздь». Среди тех, кто откликнулся на выход книги, была ученица Николая Гумилева Вера Лурье и Юлий Айхенвальд, посвятивший рецензию сразу двум сиринским сборникам (из которых предпочтение отдал «Горнему пути»). И Лурье, и Айхенвальд оказались более милосердными к начинающему поэту, нежели предыдущие рецензенты. Отмечая недостатки поэтической манеры В. Сирина, они выражали уверенность в его дальнейшем развитии и творческом росте: «Стихи Сирина не столько дают уже, сколько обещают. Теперь они как-то обросли словами — подчас лишними и тяжелыми словами; но как скульптор только и делает, что в глыбе мрамора отсекает лишнее, так этот же процесс обязателен и для ваятеля слов. Думается, что такая дорога предстоит и Сирину и что, работая над собой, он достигнет ценных творческих результатов и над его поэтическими длиннотами верх возьмет уже и ныне доступный ему поэтический лаконизм, желанная художническая скупость» (Айхенвальд Ю. // Руль. 1923. 28 января. С. 13).Н. Мельников. «Классик без ретуши».

Владимир Владимирович Набоков , Владимир Набоков

Поэзия / Поэзия / Стихи и поэзия
Европейские поэты Возрождения
Европейские поэты Возрождения

В тридцать второй том первой серии вошли избранные поэтические произведения наиболее значимых поэтов эпохи Возрождения разных стран Европы.Вступительная статья Р. Самарина.Составление Е. Солоновича, А. Романенко, Л. Гинзбурга, Р. Самарина, В. Левика, О. Россиянова, Б. Стахеева, Е. Витковского, Инны Тыняновой.Примечания: В. Глезер — Италия (3-96), А. Романенко — Долмация (97-144), Ю. Гинсбург — Германия (145–161), А. Михайлов — Франция (162–270), О. Россиянов — Венгрия (271–273), Б. Стахеев — Польша (274–285), А. Орлов — Голландия (286–306), Ал. Сергеев — Дания (307–313), И. Одоховская — Англия (314–388), Ирландия (389–396), А. Грибанов — Испания (397–469), Н. Котрелев — Португалия (470–509).

Алигьери Данте , Бонарроти Микеланджело , Лоренцо Медичи , Маттео Боярдо , Николо Макиавелли

Поэзия / Европейская старинная литература / Древние книги
Мир в капле росы. Весна. Лето. Хайку на все времена
Мир в капле росы. Весна. Лето. Хайку на все времена

Утонченная и немногословная японская поэзия хайку всегда была отражением мира природы, воплощенного в бесконечной смене времен года. Человек, живущий обыденной жизнью, чьи пять чувств настроены на постоянное восприятие красоты земли и неба, цветов и трав, песен цикад и солнечного тепла, – вот лирический герой жанра, объединяющего поэзию, живопись и каллиграфию. Авторы хайку создали своего рода поэтический календарь, в котором отводилось место для разнообразных растений и животных, насекомых, птиц и рыб, для бытовых зарисовок и праздников.Настоящее уникальное издание предлагает читателю взглянуть на мир природы сквозь призму японских трехстиший. Книга охватывает первые два сезона в году – весну и лето – и содержит более полутора тысяч хайку прославленных классиков жанра в переводе известного востоковеда Александра Аркадьевича Долина. В оформлении использованы многочисленные гравюры и рисунки средневековых японских авторов, а также картины известного современного мастера японской живописи в стиле суми-э Олега Усова. Сборник дополнен каллиграфическими работами Станислава Усова.

Александр Аркадьевич Долин , Поэтическая антология

Поэзия / Зарубежная поэзия / Cтихи, поэзия / Стихи и поэзия