Читаем Возвращение в никуда полностью

Здравствуй. Дни проходят в пустую,

А за ними недели.

Словно все дела в холостую,

И корабль на мели.

Звал тебя я ночами

Сквозь туманные грезы.

И в свете дня искал я глазами,

Но потом пришли грозы.


Здравствуй. В пустоту губы шепчут

Твое имя, твой образ.

Тени по стенам бегут, ищут

Силуэт твой и голос.

Здравствуй….

Я искал тебя долго….

Привык


Проснусь от долгого сна,

Верну обратно сознанье.

И началась вновь игра

Свободы, воли, желанья.

В стекле сверкают лучи

И солнц всем улыбнется.

Да только я, как в тени,

Меня судьба не коснется.


Привык сидеть по ночам,

Вдыхать дым сигарет,

Когда не трезв и не пьян,

Когда я скинул груз лет.

Когда один на один

Смотрю я жизни в глаза,

Она все больше молчит,

Она всегда права.


Отгорожусь от всего:

Пройду дорогой мимо.

Во мне живое не все,

А только лишь половина.

И часть души молит свет,

Другая дремлет во мраке.

Среди десятка побед

Я проиграл в этой драке.


Привык сидеть по ночам,

Вдыхать дым сигарет,

Когда не трезв и не пьян,

Когда я скинул груз лет.

Когда один на один

Смотрю я жизни в глаза,

Она все больше молчит,

Она всегда права.

Город сердец


Город закованных в броню сердец.

Я задержался немного на воле.

Я здесь чужой, я живой, но мертвец.

В городе этом бывало такое.


Чувства, эмоции все под замок.

Здесь есть законы, мораль, дисциплина.

Хочешь другого? Найди свой мирок.

Хочешь другого? Умри здесь красиво.


Если попал ты сюда на века,

То позабудь про мечты и желанья.

В клетке забьется в путах душа.

Здесь нет понятий «боль» и «страданья».


Город остывших, промерзших сердец.

Рвусь я на волю птицею в небо.

Я задыхаюсь, теряюсь, я лжец,

В сотне безликих жить так нелепо.

И вроде все хорошо…


Давай посмотрим вместе мы в окно.

Поговорим о неделях без дней.

Окно покажет мутное стекло

С пейзажем уличных теней.


Припев:

И вроде все хорошо-о,

И вроде все как всегда-а,

Ну а в общем, ни-че-го-ни-че-го-ни-че-го,

И за душой пустота-а.


Пойдем под небо мимо фонарей.

Вздохнем свободы вне тюремных стен.

Найдем местечко в муравейнике людей,

Где время и законы являются ничем.


Припев:

И вроде все хорошо-о,

И вроде все как всегда-а,

Ну а в общем, ни-че-го-ни-че-го-ни-че-го,

И за душой пустота-а.

В этом мире горькой красоты…


В этом мире горькой красоты

Льются слезы ангелов на крышах.

Монохромность дней и суеты.

Жизнь — сплошные опыты на мышах.

Засереет небо за окном,

Поглощая краски комплементов.

Утихая, опустеет дом.

Режет одиночество моментов.

Хриплый смех, безумие и дрожь,

Словно рвутся демоны наружу.

Может быть, поможет острый нож

Болью смыть нахлынувшую стужу.

Зимняя ночь


Играется снегом ветер холодный.

Луна охраняет ночные часы.

Все сбросила осень в колодец бездонный,

И нет больше красок осенний листвы.

Вступила на трон зима-королева,

Осыпав владения своим серебром.

Богата она на дары цвета мела.

Холодной периной, холодным стеклом.

Морозец-слуга приводит в порядок

Убранство природы, ее красоту.

Рисует узоры зимних сказок,

Развесив игрушки и иней в саду.

Крылья мои


Окрашены кровью крылья мои.

Пытался подняться я вверх от земли,

Но, как говорили мне мудрецы:

«Не сможет взлететь рожденный в грязи!».

Я много раз падал, ломая себя.

И был бездыханный день ото дня.

И каждый раз воля трещала по швам,

Когда поднимался на зависть врагам.

Заветное небо звало приходи,

Расправь свои крылья и просто лети.

И вот, поднимаясь в тысячный раз,

Мне ветер поведал свой тайный рассказ.

Нашептывал ветер про людей и про птиц,

Про звездное небо, про скорость частиц.

Что он прошептал невозможно понять.

Что надо мне сделать, чтоб просто летать?

Но тут заревел воздушный поток.

Поднял меня вверх, сбив меня с ног.

И вот я вознеся и был восторг, страх.

Нельзя описать все это в словах.

Потом было утро… Очнулся в траве…

Я горько смеялся… привиделось мне…

Я встал, отряхнулся… все тело в крови,

Но гордо вздымались крылья мои.

Я был героем…


Открыта дверь в мою обитель,

Но не идут ко мне друзья.

Я гордый, славный победитель

И мастер боя и меча.

Я выжил там, где погибали

Мои соратники, враги.

Как много тех, кто не узнали,

Кто виноват, от чьей руки.


В бою удачлив и бесстрашен,

Я бил других, чтоб выживать.

И мой доспех всегда окрашен

В цвета войны. Меня не взять!


Не подставлял свою я спину,

Не рисковал я для других.

Я знаю точно, я не сгину.

Кругом враги и нет своих.


Открыта дверь в мою обитель,

Но не идут ко мне друзья.

Я старый, славный победитель…

Но все оставили меня…

Я был героем…

Посидим в тишине


Посидим в тишине,

Помолчим обо всех.

И утопим в вине

Человеческий грех.

Посмотри мне в глаза

Там вопрос и ответ,

Тяжких дум череда

И раскаянья свет.


Затуманится взор

И движенья легки.

Наш немой разговор

В час унылой тоски

Нам подарит покой,

Безмятежную грусть.

Мы вздыхаем с тобой:

«Так и есть, ну и пусть…»


А потом ночь пройдет,

Мы испили вина.

Кто ушел, кто живет

Все за них, все до дна!

Стало легче терпеть

Внутри нас пустоту,

Надо просто уметь

Слушать всем тишину.

У меня есть улыбка


У меня есть улыбка.

Я улыбчивый друг.

Если где-то ошибка,

Улыбнусь всем вокруг.

Развожу я руками,

Пожимаю плечами:

«Извините, ребята,

Все бывает когда-то».


У меня есть улыбка.

Я улыбчивый враг.

«Поздравляю», — открытка,

Перейти на страницу:

Похожие книги

Горний путь
Горний путь

По воле судьбы «Горний путь» привлек к себе гораздо меньше внимания, чем многострадальная «Гроздь». Среди тех, кто откликнулся на выход книги, была ученица Николая Гумилева Вера Лурье и Юлий Айхенвальд, посвятивший рецензию сразу двум сиринским сборникам (из которых предпочтение отдал «Горнему пути»). И Лурье, и Айхенвальд оказались более милосердными к начинающему поэту, нежели предыдущие рецензенты. Отмечая недостатки поэтической манеры В. Сирина, они выражали уверенность в его дальнейшем развитии и творческом росте: «Стихи Сирина не столько дают уже, сколько обещают. Теперь они как-то обросли словами — подчас лишними и тяжелыми словами; но как скульптор только и делает, что в глыбе мрамора отсекает лишнее, так этот же процесс обязателен и для ваятеля слов. Думается, что такая дорога предстоит и Сирину и что, работая над собой, он достигнет ценных творческих результатов и над его поэтическими длиннотами верх возьмет уже и ныне доступный ему поэтический лаконизм, желанная художническая скупость» (Айхенвальд Ю. // Руль. 1923. 28 января. С. 13).Н. Мельников. «Классик без ретуши».

Владимир Владимирович Набоков , Владимир Набоков

Поэзия / Поэзия / Стихи и поэзия
Европейские поэты Возрождения
Европейские поэты Возрождения

В тридцать второй том первой серии вошли избранные поэтические произведения наиболее значимых поэтов эпохи Возрождения разных стран Европы.Вступительная статья Р. Самарина.Составление Е. Солоновича, А. Романенко, Л. Гинзбурга, Р. Самарина, В. Левика, О. Россиянова, Б. Стахеева, Е. Витковского, Инны Тыняновой.Примечания: В. Глезер — Италия (3-96), А. Романенко — Долмация (97-144), Ю. Гинсбург — Германия (145–161), А. Михайлов — Франция (162–270), О. Россиянов — Венгрия (271–273), Б. Стахеев — Польша (274–285), А. Орлов — Голландия (286–306), Ал. Сергеев — Дания (307–313), И. Одоховская — Англия (314–388), Ирландия (389–396), А. Грибанов — Испания (397–469), Н. Котрелев — Португалия (470–509).

Алигьери Данте , Бонарроти Микеланджело , Лоренцо Медичи , Маттео Боярдо , Николо Макиавелли

Поэзия / Европейская старинная литература / Древние книги
Мир в капле росы. Весна. Лето. Хайку на все времена
Мир в капле росы. Весна. Лето. Хайку на все времена

Утонченная и немногословная японская поэзия хайку всегда была отражением мира природы, воплощенного в бесконечной смене времен года. Человек, живущий обыденной жизнью, чьи пять чувств настроены на постоянное восприятие красоты земли и неба, цветов и трав, песен цикад и солнечного тепла, – вот лирический герой жанра, объединяющего поэзию, живопись и каллиграфию. Авторы хайку создали своего рода поэтический календарь, в котором отводилось место для разнообразных растений и животных, насекомых, птиц и рыб, для бытовых зарисовок и праздников.Настоящее уникальное издание предлагает читателю взглянуть на мир природы сквозь призму японских трехстиший. Книга охватывает первые два сезона в году – весну и лето – и содержит более полутора тысяч хайку прославленных классиков жанра в переводе известного востоковеда Александра Аркадьевича Долина. В оформлении использованы многочисленные гравюры и рисунки средневековых японских авторов, а также картины известного современного мастера японской живописи в стиле суми-э Олега Усова. Сборник дополнен каллиграфическими работами Станислава Усова.

Александр Аркадьевич Долин , Поэтическая антология

Поэзия / Зарубежная поэзия / Cтихи, поэзия / Стихи и поэзия