Возвышение Коли Ноликова

Яков Андреевич не понял, кого. Огляделся. Все на него смотрели. Он тронул свою грудь:

— Меня?

— Да! Вы тут уже всех достали!

— Вот ОН достал! — это Яков Андреевич на фотографа. Тот спиной прислонился к стене и сползал одновременно. Стена его холодила. Балагуров хотел быть победителем. Поэтому сказал:

— Я выйду только вместе с ним.

— У меня работа, — отозвался фотограф. Пренебрежение в его голосе Якова Андреевича задело.

— А я тут можно подумать отдыхаю, — сказал он. Главное вовремя замолчать. Пусть гадают. Может он того… Только в штатском. Выполняет ответственное задание.

Проснулся человек с длинным лицом. Встал, умиротворяюще развел руками:

— Мы все пьем жидкость! У нас одинаковый вкус.

— Мы пьем разные жидкости, — возразила альтистка.

— Сейчас мы пьем симфоническую музыку, — длиннолицый возвысил голос, — Но я слышал и другое. Я слышал посторонние звуки. Вы слышали их?

— Да! Да! — ответили зрители.

— Кто издавал эти звуки?

— Он! — указали на фотографа.

— И я не слышал ни звука от этого человека, — было показано на Якова Андреевича. Тот склонил голову. Всё верно.

— Я профессор Краковский, — сказал длиннолицый. Зал вздрогнул.

— Сам Краковский! — крикнули на задних рядах. Послышался глухой стук — кто-то упал на паркет.

— Продолжайте, — сказал профессор, сел и смежил веки.

Но музыканты долго не начинали, стараясь унять дрожь в руках. Делали вид, что настраивают инструменты. Пианисту стало тесно, он послабил воротник. Балагуров обратился к именитому соседу:

— Этот, с позволения сказать, гипомоним, фотограф, буквально стреляет в музу! Как же так можно? Люди приходят послушать музыку и вынуждены слышать какие-то щелчки!

— Я вам нос откушу, — сказал профессор.

Балагуров замолчал и покраснел. Находиться тут дальше стало невозможно.

— Жарко, жарко, — с этими словами, нарочито надувая щеки и отирая лоб, он пробирался к выходу. На лестнице попустило — ни людей, да и прохладно. Балагуров остановился. Ждать тут фотографа? А может спрятаться, потом выследить его и убить? Но тогда придется еще и похитить пленку из фотоаппарата, ведь там наверняка запечатлён он, Яков Андреевич. Что будет, если правоохранительные органы найдут тело, при нем фотоаппарат со снимками, проявят пленку, а там — кто привлечет внимание? Конечно человек, корчащий рожи. Зададутся вопросом — а почему он корчит?

Яков Андреевич вышел на улицу. Совсем хорошо — ветерок. Ускорил шаг. Еще чего доброго, у фотокора связи в преступной среде. Заказать может. Фотографии есть, даст кому надо. Балагуров поежился и будто уменьшился. Сантиметра на два ростом. Показалось, что туфли велики, одежда свободнее и мир вокруг больше, что ли?

3

На окраине города, за детской железной дорогой, среди верб и тополей, находилась ведомственная база отдыха "Волшебная страна", название которой дала, по легенде, возлюбленная одного из прежних глав Союза писателей. Целые поколения литераторов отправлялись оттуда в маленьких вагонах, вместе с семьями, корзинами, битком набитыми сумками, болонками и кошками. Потом, когда два локомотива дороги были проданы как металлолом, а ржавеющие рельсы понемногу расхищались и тоже шли налево, литераторы с теми же семьями, корзинами и прочим топали по шпалам.

База была в какой-то пустыни, огороженная сетчатым забором от зарослей. Внутри, вдоль дорожек, покрытых бетонными плитками, стояли деревянные домики на сваях. Администрация находилась на барже, переделанной в плавучий дом. Одним краем база выходила на озеро, такое длинное, что никто не знал, как его обойти. И никто мостик на ту сторону не перекинул. У берега был пришвартован плот — дощатый настил на понтоне. От него к прибрежному тополю провисал наполовину в воду ржавый трос. На той стороне озера, за узким лужком, зажатым между камышами, виднелись дачные хибары.

4

Коля отнес путевку в администрацию, получил какие-то талоны на питание и ключ с жестяной табличкой-номером. Домик был одноместный, восточной стеной примыкающий к другому такому же домику. Внутри был шкаф, столик, и тумба с несколькими религиозными журналами. Понравилась Коле пружинная кровать с казенным одеялом. Он ложился, закрывал глаза и представлял, что находится в тюрьме. Когда Коля открывал глаза, то видел на обоях потолка пятна убитых комаров и круглый, словно налитый расплавленным сливочным маслом, плафон лампы.

Первые несколько дней Коля отдыхал, погруженный в мечты о тюрьме. Он собирался писать об этом роман. Умственное напряжение снималось посещениями столовой — здания, своими большими, без штор, окнами подобного аквариуму. В столовой на самой широкой стене висела картина с изображением суглинного берега реки. Красное солнце садилось, крутогорье тоже выглядело красным, и даже тучи с облаками багровели. А река была наливного серого цвета. И на плоском левом берегу паслись коровки.