То один из писателей пропадает, откалывается от стада. Аукай, не аукай — он в бешеном раже кружит в моховой ложбине, срезая под корень лисички.
Один раз рискнули — сошли на незнакомой станции. "Дуровка", так она называлась, было написано. Сыро. Дубрава пахнет будто подсыхающая, маслом написанная картина. На перроне местный житель с корзиной грибов, продает. Небритый, усатый мужичок, чернявый, с проседью, на жука похож. Зовут Дима. Разговорились. Взяли его в проводники. Перед тем, как войти в лес, он предупредил:
— Если вот такой белый, — показал руками трехлитровую банку, — увидите — не берите.
Сочли за шутку. Бродили, приседали, тяжело уж было полные кульки нести. Тут Чукину повезло, кричит:
— Вот это да! Посмотрите!
И держит перед собой здоровенный гриб, таким убить можно.
— Царь-боровик, — говорит. Из кустов Дима вышел, уголки губ книзу, глаза дикие, побледнел:
— Это не царь-боровик. Это сын его.
Сын боровика? Вот так удивительная вещь! Дальше брели уже подавленные, что-то предчувствуя. И когда приближались к березняку, густо растущему на месте старого, давно пересохшего болотца, нечто стало быстро приближаться, с треском лома сучья и ветки.
Боровик высотой с половину человека! Под толстой шляпой, на серовато-бежевом теле, темнели проемы глаз и провал большого рта. Ближе всех к царю-боровику оказался проводник. Гриб зажевал его руку, передавливая кости. Дима закричал, задергался. Писатели обступили кругом, неуклюже пытались ранить боровика ножами. На грибе оставались глубокие порезы, однако он продолжал смыкать челюсти. Гриб мычал. Потащил проводника за собой в чащу. Жертва сучила ногами по листьям, смешанным с землей, отбивалась свободной рукой, падала на колени — и бессильно волочилась дальше. Грибники побежали следом, но скоро отстали.
Вернулись на станцию. Что делать? Из какого населенного пункта был Дима? Где заявить в милицию? Решили, что грибнику уже ничем не поможешь.
— А семья? — возразил Ноликов, — Надо их разыскать, сообщить!
— Как? — спросил Чукин, — Обойдем все окрестные деревни и будем в стучать в каждый дом, описывать бедного человека?
— Невозможно, — сказал Пык.
Дождались электричку и уехали.
А вечером Метищевы пошли к Метищевым. К родителям Жени. Алиса купила копченый сыр — Валентин, тесть, очень его любил. Старшие Метищевы жили в доме почти напротив, через улицу и сквер. Но и сюда при попутном ветре долетал запах лекарств. Валентин Петрович и Анна Викторовна редко выходили из дому. Днем они смотрели телевизор, а вечером слушали радио и играли в карты. Зная много игр, старшие Метищевы отдавали предпочтение свинье и пардон-мерси, хотя по приходу Евгения с Алисой могли перекинуться с ними и в подкидного дурака. Обычный они не любили — слишком просто.
Лишь раз в году Валентин Петрович покидал квартиру. Валентин Петрович был охотник. С началом охотничьего сезона он начинал бегать по квартире и припевать:
— Где там мой кабанчик? Меня там ждет кабанчик.
У Валентина Петровича на стене висело древнее ружье, передаваемое в роду уже несколько столетий. Оно не стреляло, но Валентин Петрович всё собирался его починить — при помощи сына. Валентин Петрович говорил:
— Надо вот всё-таки… Неужели не починим? При отце-то стреляло. Я стрелял, лично.
И рассказывал историю, как отец его, Петр Мафоныч, дал ему пострелять из того знаменитого ружья и как он, Валентин Петрович, ощутил убийственной силы отдачу.
— Кых! И вот так! Плечо сразу онемело, представляешь? А потом болеть стало, там синяк был вот такой.
Показывал пальцами, какой синяк. Сын кивал. Он слышал эту историю десятки раз, но всё равно не утрачивал свежесть восприятия.
Было у Валентина Петровича и другое ружье, более современное. С ним-то он и отправлялся на охоту. Всё было — и камуфляжные штаны да куртка, и ягдаш, и зеленая панама с заклепанными дырками, чтобы голова не парилась.
Открыла мать Жени — Федора Сергеевна, обеспокоенная.
— Что у вас случилось? — спросила Алиса.
— Да Валентин Петрович что-то с охоты не возвращается…
Зашли внутрь, стали ждать. На другой день старого Метищева нашли в лесу убитым. В груди его застрял нож раскладной. На рукоятке был барельеф — растянутая в прыжке белка.
Затейники, писатели. Придумали игру литературную, понятную только среди них, творцов и грибников. Каждый подвизался сочинить рассказ или даже повесть на грибную тему. Мысль игры пришла Коле — ему надобно было освободиться от назойливого впечатления, вызванного сном, где он провалился в яму, полную резиновых, коричневых грибов. Скользких и мягких.
— Пусть наше общее тайное дело станет явным… Но не менее тайным, — предложил он друзьям. Те согласились и принялись писать. Ноликов сочинил такое: