Возвышение Коли Ноликова

" Вот так лесовая история! (написана истинно народным языком) Лес раскинулся во все стороны. Куды ни глянь — всюду шишка. Старик Пафнутий шел с внуком Степкой по лесу. Пафнутий — седой, с бородой! А на спине короб. Степка как завидит гриб, так счас его ножиком и в короб к деду кидает. А тот и рад! И вот устал. Присели на пенек. Скинул Пафнутий лапоть, зачал перематывать онучу. Гыт: — Учись, Степка! Скоро будешь взрослым. А над ними березки шатаются. Чу! Шум и лом! То не зверь в чаще продирается, то анархисты из коммуны. Поселились в лесовой чащобе анархисты числом девять человек, в землянках завели быт и прочее, по вечерам читали Бакунина и писали прокламации, чтоб в город посылать, а один раз пришли в Перетырино (рядом деревню значить) и там агитировали, но ничего не вышло. Не таков наш народ! И вот анархисты тоже ходили по грибы. Но присмотрелся дед Пафнутий в чащобу-то и смекнул мекое. Мекое смекнул. То с ножиками по лесу не анархисты шли. — Слободския! Так выкрикнул дед Пафнутий и тем испужал Степку и сам испужалси. Так как. Слободския оне здоровущи, кулаками бревна забавы ради перебиват. А как тут не испружаси, коли посреди леса слободския! Зачал дед Пафнутий грибы-то из короба себе за пазуху совать, прятыть значит. Как налетят, спросют — ан нет! А на нет и суда нет, сказано. Скоро на запах онучи вышло двое здоровых дяхонов. У одного дяхона была пила, другой топор держал. Дед Пафнутий спрашиват: — На что тебе топор? — А грибы рубить! — отвечат. И по дереву — хрясь! То пополам. — Пошто? — дед смахнул слезу. — Деда! Деда! — воскликнул маленький Степка и побежал. Совсем испужалси."

Не закончив, показал другим.

— Наконец! Новое слово! — торжественно сказал Чукин.

Лист бумаги обошел чуть ли не всех членов Союза писателей. Кивали головами, словно преклоняясь многократно. Даже Ябеда заметил:

— А ведь глубоко копнул. По теперешним временам. Толк будет.

— Да уже есть! — возразил Чукин.

9

С утра уже беспокойно поглядывали на серое небо — как бы дождичек не пошел. На кладбище должны были всех повезти в два — Валентина Петровича из больничного морга, а остальных заранее посадят в автобус у дома, на Баггавутовской.

Дождь остался в городе — на кладбище оказалось сухо. Темные деревья с последними, самыми мелкими, листочками на ветках. Дорожки и могилы засыпаны сухой листвой, уже лишенной красок. Бледно-голубые ограды, будто клетки без крыш, человеку чуть выше пояса. Слева бурым медведем угрожал холм.

Возвращались толпой к автобусу. Метищев Женя всё на ладонь свою смотрел — нет-нет, а развернет к себе. Там земля рыжеватая осталась. Прилипла, когда горсть в яму кидал.

На грунтовой дороге, возле дерева, измазанного бирюзовым от ограды, Женю догнал Захаров — в шляпе, в плотно застегнутом пальто. А Жене было тепло, он расхристался весь. Идти до выхода с кладбища было долгонько — хоронили на окраине, и теперь надо миновать все старые участки.

— Да, — кашлянул Захаров. Сделали с десяток шагов молча.

— Мне подумалось, — сказал Женя, — Вот есть царь, сильный царь, и он тоже умирает. А наследник слаб духом и телом. Как тогда быть? Выходит, есть изъян в монархическом строе? Не может всё время…

— Может! — резко ответил Захаров, — Для жизнеспособной монархии нам нужен вечный и идеальный император. Стальной.

— Таким может быть только робот.

— А вы что-нибудь слышали о компании "Электрикус Механикус Люкс"?

10