Возвышение Коли Ноликова

— Сейчас, — говорит, — читатель устал от сухой фантастической прозы без эпитетов и прилагательных. С другой стороны, рассыпать по тексту описательные узоры нельзя, не в прошлом веке живем.

— Но что же делать? — развел руками Пык. А молодой начинающий молча внимал. Ноликов ответил:

— Вспомним писателей-интеллигентов. Вот он хочет показать закат. Что он делает? Он не расписывает цвета, игру теней и тому подобное. Он берет и пишет — "а закат!". С восклицательным знаком. Писатель-интеллигент сам удивляется закатом и заражает этим удивлением читателя. Писатель-интеллигент восклицает — а закат! А небо! А звезды! Емко и вместе с тем образно. Ну, понятно? — тут Ноликов улыбнулся.

Начинающий пораженно огляделся, затылок почесал, сдвинул свою кепку:

— Спасибо! Спасибо! — тряс Ноликову руку.

И полез назад в окно.

— Четвертый этаж! — крикнул Ноликов. Но писатель уже скрылся.

— Видели? — спросил Николай, — И вот так каждый день.

— Да, да, — согласился Пык, — бремя славы, так сказать. А что, буквально бремя славы, да, — и головой закивал.

Павел Бесподобный сделал лицо, будто его тошнило, шумно выдохнул, и выдавив из себя по слову:

— Всё за книгу.

— Вы о чем? — не понял Ноликов.

— Беседы о писательском мастерстве. Пора.

— Да, — Николай умолк, — Я подумаю.

Быстро вышел в коридор, где на ящичке, прибитом к стене, стоял черный древний телефон. Снял трубку и по-старинке спросил:

— Барышня? Мне четыре, два, пять. Антон Егорович? Тут мне мысль одна пришла. Да, вам пригодится. Запишите. Готовы? Написание романа подобно приготовлению мяса — его можно недоварить, тогда мы говорим — роман сырой, а можно переварить, и он будет расползаться на куски, будет вялым — оформите это как-то. Да, спасибо.

Повесил трубку.

— Твой биограф? — спросил Пык. Николай вздохнул:

— Да, надо думать заранее. А то напишут потом черт-е-что. Вот мне Егор Антонович фотографии выбрал, мои старые фотографии, чтобы я к ним придумал подписи. Друзья, смотрите.

Он достал картонную, с веревочками папку и раскрыл ее. За каждую фотографию скрепкой держалась бумажка с надписью. Пык глядел на перебираемые Ноликовым фотографии и читал вслух:

— Писатель в лодке. Николай Евгениевич читает книгу. Ноликов с женой!

Удивился:

— Какая жена?

— А видишь, тело есть, а лицо пустое. Нужное лицо мы потом вклеим.

— А тело где взяли?

— Сфотографировали меня с какой-то барышней, это в городском парке возле кафешантана.

— Я вот хотел спросить, — сказал Бесподобный, — касательно аналогии с мясом. Известно, что ты вегетарианец. Почему вдруг мясо?

— Я помню его вкус, — отвечал Николай.

Телефон опять, почти как трамвай. Николай снял трубку. Слышно было даже в комнате:

— Евгеньич?

— Что?

— "Острослов" сегодня читал?

— Нет.

— Почитай. Там опять за "Угарный газ" взялись.

— Хорошо, спасибо, — сказал сухо Ноликов и повесил трубку. Обратился к Пыку:

— Выручи, будь другом, сбегай-ка в газетный киоск, купи там свежий "Острослов"…

— Да у меня с собой, — ответил Пык, вынимая сложенную газету из-за ворота рубахи.

— Что же так? — Ноликов удивился.

— Да мы боялись… Огорчать…

Заголовок: "УГАРНЫЙ ГАЗ ПЛАГИАТА". Первая полоса. Ноликов сжал губы, нахмурился. Пробежал глазами по строчкам. Теперь уже с точностью можно утверждать. Наш специальный корреспондент побывал в больнице. Куда попала мать настоящего создателя "Угарного газа", романа, с которого началось восхождение Николая Ноликова на литературный Олимп. Без преувеличения можно сказать, что именно этому роману Ноликов обязан своей теперешней славой. И положением.

— Фуфло, — Ноликов положил газету на пол и ожесточенно вытер о нее тапки. Бумага с наждачным шорохом порвалась.

— Будем в суд подавать за клевету? — спросил Бесподобный.

— Где гриб, ищи грибницу.

— Фокин?

— Фокин меня обвиняет, что я его литературное наследие украл. Афоризмы, стишки всякие. Тут другое. Кто-то под меня копает.

— Может тоже Фокин? Зря ты его из Союза выпер.

— Он проводку нам всю уничтожил, как его там держать было? И потом, если бы он хоть одну книгу написал. А может и Фокин. Надо с ним встретиться. Где он сейчас злобу свою таит? Я боюсь, как бы не повредило это нашей борьбе.

Бесподобный подошел к окну, поглядел. У подъезда остановился бибика цвета сливы, перетертой с сахаром. Мотор не глушила, дверцы не открывала. Ноликов в это время задумался:

— Может позвонить Юре?

Юрой он называл своего аблаката, поверенного Юрия Мышанского, которыйбыл скрягой и за себя, и за нанимателей. Брался за любое дело. Поручат ли ему похороны — закажет картонную домовину на фабрике театрального реквизита. Или купит гроб такой маленький, что кажется — покойник глаза откроет да пожалуется — тесно, братцы!

— Фокин сейчас на окраине города, возле свалки, — сообщил Пык, — Построил себе из досок пирамиду и сидит в ней.

— Оттуда он много не наруководит. Но если к нему придут журналисты, может изойти гноем, — ответил Николай.

— Там бибика какая-то подъехала, — сказал Бесподобный.

— Какая именно?

— Бибика а-па.

Пык вставил свои пять копеек: