— Я образно, оборот речи. Удивляет другое — почему вы, зная о существовании общества именно в Союзе писателей, не сообщили об этом властям, когда началась настоящая война — да, иначе ведь не назовешь — грибников с лесниками! Войска сопровождают заготовщиков новогодних елок — воплощение полного абсурда — и вы, который может указать на причины, его порождающие — молчите!
— А что я мог сказать? Я не знал никого поименно. Мне нужны работающие писатели, а не арестованные или допрашиваемые. Один допрос на год лишает писателя вдохновения. А вы бы всех к себе перетаскали.
— И просеяли бы! И вернули бы вам ваших писателей в целости, даже на бибике привезли бы! А те, кому надо, получили бы!
— К тому же я в то время уже почти отошел от дел. Ноликов вёл все дела, я только подписывал.
— Вы сейчас говорите, как в плохом детективе. Много начитались тех, кому премии давали?
— Вы меня вызвали по делу, или чтобы дерзить? А то ведь я тоже могу осмелеть, противогаз ваш стащить.
Кипарисова бросило в жар, он засопел. Услужливая память подсунула слухи о нескольких деревнях, заболевших метеоризмом. По сей день окруженные кордонами, жители тех селений лишены связи с внешним миром.
— Извините, — сказал Павел, — Давайте будем о деле. Ноликов пропал. Это само по себе заслуживает внимания — если пропадает гражданин, долг государства найти гражданина, найти свою составляющую, возможно, незаменимый винтик. Но более того — с ним желает говорить государь!
— Вот так? Чем же я могу помочь? Здесь Ноликов не прячется.
— Вы находились в самом котле зарождавшегося революционного движения.
— Не участвуя в нем.
— Еще тогда была налажена печать листовок и так называемых изданий правды, которые сейчас ходят по рукам, нездорово будоража умы. Это самиздат, подпольная литература. Но это размытое понятие, за ним нет материального слова, которым можно всё это назвать. Мне нужно слово!
— Издательство "Кракен".
Слово было сказано.
На ватных ногах возвращался Ябеда в домик. Медлил, размышляя. Вот и особняк — последний приют. Внутри всегда тень, даже солнечным днем — тёмен кленовый навес. Кроме Ябеды, здесь жило еще пятеро.
Брикин, бывший врач, пятидесяти лет, наловчившийся древним, сточенным почти в полоску скальпелем вырезать фигурки из деревяшек. Лодырев Василий — потрясающей работоспособности человек, всю жизнь опровергающий свою фамилию. Заставляет всех делать зарядку, а вечером обсуждать узнанные из телевизора новости. Заведует дежурствами по уборке — эти пациенты подметают сами — а также раз в неделю выпускает стенгазету "Чижовка". Савелий Понт, ноющий от скуки адвокат среднего возраста, стрижет остальным ногти на правой руке, буде иной человек в этом неловок. Иван Полтавский, повар из буфета Союза писателей. Запасает кленовый сок, зорит птичьи гнезда, пишет в стенгазету статьи о пользе сыроедения. Гаврюхин — радист. Он-то и нашел в домике радиоузел.
В закрытой комнате, которую все принимали за чулан с хламом, был найден действующий радиоузел, оставшийся со времен проживания на даче Чижова. Гаврюхин возился с аппаратурой больше месяца и, собрав однажды всех вечером, объявил, что отсюда можно хоть сейчас вести радиовещание по проводной связи на всю страну. И неизвестно, как скоро засекут.
Ябеда — голубиной почтой — Ноликову, так мол и так. Назад вернулось письмо:
"Уважаемый Дятел! То, что Вы сообщили, имеет значение первой важности. Это козырь, который мы используем, когда придет Наше Время. Пока же козырь надо скрыть в рукаве — здесь я всецело надеюсь на Вас. Просьба аккуратно ввести ваших товарищей в курс Дела, не раскрывая, однако, всей организации. Впредь буду так писать Вам, чтобы Вы могли и товарищам читать, а углубленных тем касаться буду нашим старым кодом по Шифонье, с особо обученным воробьем.
Свято оберегайте эту новую Тайну, предпочитая ей все другие. Настанет час, мы Всё скажем!"
Так постояльцы дома стали грибниками, не ходя в лес.
После разговора с Кипарисовым, Ябеда созвал всех в гостиной и признался, что навёл сыщика на издательство.
— Типография в беде! — Лодырев радел за общественное, как за родное.
— Знаю, — Ябеда был суров, выставил перед собою пятерню, — Знаю! Я от нашей тайны беду отводил, а на "Кракен" он вышел бы и без меня. Теперь вот что — дело ускорилось. "Моховик" скоро прикроют, негде будет печатать и листовки. Какие-то старые запасы у нас еще имеются, но потеря "Моховика" нанесет нашей пропаганде непоправимый удар. Как же донести народу харчи правды? Упор пойдет на нас, на радиоузел — и долго ли мы сможем продержаться, неизвестно!
— А ну как грибники из леса трахнут! — почти крикнул Понт.
— Тише! Силы там хватит на тщательно спланированный, точечный удар — вероятно, захват дворца. Но планов-то как раз и нету, не успели! Сейчас вся надежда на Ноликова — как он справится. Конечно, он ушел в леса, будет добираться к нашим, поднимать базы. Очень скоро мы получим от него известие!
— А что будем делать с группой Щербина? — спросил Гаврюхин, — Они уже третий раз выходили на связь, просят какого-то содействия, хотят договориться о встрече возле забора.