Впереди дальняя дорога

На опушке я оглянулся. Они сидели рядом на стволе березы. Николай Иванович держал ее руки в своих ладонях. Тетя Надя что-то говорила ему. Они больше не делали секретов из своих отношений.

25

Тоня приехала вечерней электричкой.

Она показалась на платформе, выделяясь в толпе светлым пальто, и медленно шла навстречу, чуть наклонив голову, издали, улыбаясь мне. Я облегченно вздохнул, мое волнение — приедет или не приедет? — улеглось.

Мешая пассажирам, мы остановились, я обнял Тоню и поцеловал в щеку. Потом, подхватив ее тяжелую сумку с продуктами, взял под руку. Мы двигались в толпе, но были как бы одни, обменивались быстрыми взглядами, словно хотели удостовериться, что опять вместе.

Попалось несколько знакомых. С беззастенчивым любопытством они оглядывали нас. С некоторыми я поздоровался.

— Нагрузилась! — сказал я ей о сумке.

— Поэтому чуть не опоздала. Ну и мчалась!

— Никогда не опаздывай. Извелся бы от тревоги.

— Этого и боялась. Приехала твоя хорошенькая? Ужасно хочется увидеть, проверить твой вкус. Она, правда, хорошенькая?

Тоня весело шутила, глаза смеялись.

— Наберись терпения, увидишь. Должна быть сегодня. Если верить письму.

— Как же я могла опоздать? Вдруг без меня встретитесь.

В передней дома Базовского Тоня сняла пальто и прошла в комнату.

— Прибыла! Рад,— услышал я голос Константина Григорьевича. — Этот — с тобой?

— Ждет разрешения войти.

— Прячется? Пусть входит, если выкуп принес,— милостиво произнес Константин Григорьевич.

Это была одна из наших общих невинных шуток. Я разыгрывал роль виноватого перед грозным, но смирившимся отцом.

Вытащив из сумки Тони бутылку коньяка,— в Крутогорске его в продаже не бывает — и, держа ее на отлете, я вошел в комнату.

— На таких основаниях можно,— удовлетворенно произнес он, забирая коньяк.

Мы больше не таились перед Константином Григорьевичем. Ко мне он относился ровно, но сдержанно. Какая-то преграда все-таки стояла между нами. Не ревность, скорее он не мог преодолеть своего неверия в то, что я буду надежным спутником его дочери.

Однажды я сделал попытку стать в этом доме полностью своим. Но Тоня решительно отвела мое домогательство и не разрешила остаться с ней тут на ночь.

Мы были тогда одни, ожидая с минуты на минуту Константина Григорьевича, задержавшегося на заводе. Я опустился перед Тоней на колени и обнял ее ноги. Жар ее тела входил в меня. Я почувствовал, как вся она ослабла.

И все же она поднялась со стула и отвела мои руки.

— Прости...— сказала она. — Не сердись... Тут я с тобой не могу. Поверь...

Она всегда уступала моим желаниям, охотно шла навстречу им. Поэтому я взял себя в руки и смирился, стараясь щадить ее чувства.

Мы встречались с Тоней только в ее городской квартире.

В те дни я только единственный раз говорил с Константином Григорьевичем о нашем с Тоней будущем.

— Перебирайтесь ко мне,— предложил он сам.— Зачем Тоне в сарае ютиться? Тут же целый дом пустует. Мне что? Хватит одной комнаты. Живите по-своему, в ваши дела не встряну.

— Помогите мне,— попросил я.— Вы же знаете Тоню — упряма, Предлагал жить вместе — отказывается.

— Настаивай,— посоветовал он.— От мужчины зависит многое. Женщина, если ей хорошо, не будет, как порой наш брат, портить жизнь Они мягче, воск, если поверят...

Тоня ушла разбирать сумку с продуктами. Я взглянул на часы.

— Будет ли Катя? Она уже приехала?

— Забыл сказать... Звонила Катя. Обещала зайти.

К дому была пристроена застекленная веранда. В ней мы и устроились пить чай.

Константин Григорьевич взглянул на стол, покачал головой осуждающе и вышел.

Тоня быстро провела рукой по моим волосам.

— Ты мне рад?

Я молча поцеловал ее теплую ладошку.

Вернулся Константин Григорьевич с бутылкой коньяка. Разлил его в три рюмки.

— Ухаживай, Тоня, за нашим кавалером,— шутливо сказал Константин Григорьевич.— Что он у нас всегда, словно в гостях. А пора ему быть, как дома. Давно уж пора.

Он опять коснулся больного. Я мог вести себя здесь, как дома, но моим, из-за упрямства Тони, дом не становился. Если бы... Я вопросительно посмотрел на Тоню, надеясь, что, может, она сейчас поддержит отца. Тоня опустила глаза.

— Стучат, кажется? Катя?

Константин Григорьевич вышел с веранды и тут же вернулся с Катей.

— Моя дочь,— представил он, ласково держа Катю за плечи.— Знакомьтесь...

Катя протянула Тоне руку и бегло, словно желая сразу все понять, взглянула на меня.

Тоня, усаживая ее за стол, не скрывала своего интереса к ней.

— Гриша! — Тоня повернулась ко мне.— Принеси бумажные салфетки. И захвати для Кати голубенькую чашку, она в левом шкафчике.

Я выполнил ее просьбу и подумал, что Тоня нарочно послала меня на кухню: хотела показать, какое место я занимаю в доме Базовского, какие у нас с ней отношения.

Отец и Кате налил коньяку.

— Выпьешь с нами? — спросил он.

Катя оглянулась на всех и решительно протянула руку за рюмкой. Мы все чокнулись. Катя выпила до дна и от неумелости чуть поперхнулась, но справилась. Лицо ее сразу покраснело.

— Как дома? — участливо спросил ее Константин Григорьевич.— Здоровье матери?