Впереди дальняя дорога

— Дурочка! — нежно сказал Борис. Он поднялся и подошел к ней, протягивая к ее плечам руки, желая привлечь к себе.— Какая же ты милая дурочка!

— Не трогай! — Ленка брезгливо передернула плечами.— И не смей называть меня дурочкой. Слышишь? Ты...— она чего-то не договорила и опрометью кинулась из комнаты. Павлик молча, из-подо лба глянул на Бориса и двинулся за Ленкой.

Борис огорченно пожал плечами.

— Довели девочку,— упрекнул он неизвестно кого.

Константин Григорьевич выпил налитую водку. Лицо его, как обычно, несколько побледнело.

— Отойти бы вам от всего этого, Борис,— миролюбиво посоветовал он, поднимаясь.— Самое лучшее, что можете сделать для этого дома. Отойти тихо, без шума и смешных мелодрам. Не идут они вам. Не того вы плана человек.

Голос у него был трезвый.

— Как вы-то такое можете советовать? Я считал вас человеком более разумным.

— Спасибо... Потому и советую, что и сам считаю себя разумным. Вам, Надежда Степановна, хочу сказать, пользуясь правом старшего. Воздержитесь пока от окончательных решений. Сто раз подумайте, сто раз посоветуйтесь... Вам есть с кем советоваться. Там вас не обманут и не предадут. Простите, если сказал лишнее. Все же выпил. И — спокойной ночи...

Медленно, тяжелой походкой, опираясь на палку, вместе с Тоней, он пересек комнату, покидая праздничный вечер. В коридоре к ним присоединился Павлик.

Нас осталось четверо. Тетя Надя мрачно теребила бахрому скатерти, глядя на разоренный стол. Отец сидел хмурый и молчаливый.

— Как тебе все нравится, отец? — добродушно воскликнул Борис.— Пришел с желанием помочь — и вот признательность.— Он огорченно развел руками.

— Не нравится,— отрезал отец.— Всех разогнал...

— Ах, какой бяка! — скорбно произнес Борис, наливая себе большую рюмку водки.

— Не паясничай,— с болью попросила тетя Надя.

Все молчали. Отец поднял глаза на Бориса, внимательно разглядывая его, словно до этого не успел насмотреться. Потом подошел к столу, выпил водку, налитую ему Константином Григорьевичем, и вышел из комнаты.

— Надя! — позвал Борис и сделал к ней два шага.— Позволь...

— Не надо и молчи, — поспешно сказала тетя Надя. — Больше ни о чем сегодня говорить не станем. К статье вернемся завтра. Действительно уже поздно.

— Как тебя понять? Мне пора уходить?

— Да,— твердо сказала тетя Надя.

— Хорошо, — покорно протянул Борис.— Только я не понимаю, как ты можешь...

— Завтра, завтра, Борис. Сегодня больше ни слова. Ты запрешь дверь? — спросила меня тетя Надя.

Борис еще стоял у стола. Тетя Надя взглянула на него. Глаза ее вспыхнули.

— Вспомни, Борис, все свои поступки последних лет. Найди хоть один порядочный. Разве в чем-нибудь ты посчитался со мной? Какое ты имеешь право теперь что-либо спрашивать с меня? Тебя интересовало, как я живу, чем дышу, есть ли у меня близкий человек? Почему только теперь у тебя проснулась ревность? Ведь ты не вспоминал меня в эти годы. Просто: я не была для тебя нужной женщиной. Ты перестал считать себя мужем. Так и я перестала считать себя твоей женой. Теперь иди...

Ох, какое нехорошее стало лицо у Бориса. Оно налилось кровью, я думал, что он поднимет крик. Однако Борис нашел в себе силы сдержаться.

— Ясно... Спокойной ночи, Надя.

— Спокойной ночи, — ответила беззвучно тетя Надя. Я вышел следом за Борисом запереть дверь

— Выгнала! — пробормотал у калитки Борис.— Выгнала...— и шагнул в темноту.

27

Гроза, разразившаяся в нашем доме, не принесла облегчения. События развертывались.

Через два дня статья о Каштайских рудах появилась в областной газете. Она занимала чуть не половину третьей страницы и называлась. «Трудная победа!» Под ней стояла одна подпись — Борис Витязев. В передовой, посвященной науке, говорилось о большом значении проблемы обогащения Каштайских руд. Ни одного имени в ней не называлось. Да и в статье Бориса тоже не было тех, кто выполнял эту работу. Упоминалась только какая-то группа «энтузиастов», «верная своему делу».

Я увидел газету в городе, вернувшись из очередного рейса.

— Поезжай домой,— сказала Тоня.— Представляю, что у вас сейчас происходит.

Просто не верилось, что Борис против воли тети Нади все же решился напечатать статью. Как же он теперь посмотрит в глаза ей, Николаю Ивановичу? А ведь тетя Надя еще не знает о диссертации Бориса. Хотя, может быть, Катя уже и рассказала ей.

Я понимал, что теряю брата. Последним поступком он окончательно разрушил все добрые отношения.

Дома я никого не застал. Переодевшись и наскоро закусив, я направился к Константину Григорьевичу. Сейчас он мне был нужен больше других.

— Читал? — был его первый вопрос.

— Что будет?

— Ничего хорошего для Бориса. Жаль его. Уж слишком сильны в нем эгоистические начала. Встречались мне такие люди. Вроде способные, как говорится, перспективные. Да как-то не умели свои душевные силы направить в нужную сторону. Начинали всячески ловчить, интриговать, ну и довольно грустно все у них кончалось. Жизнь — баба строгая. В конце концов, хоть с опозданием, но разбирается в человеке. Беда вот в чем: пока разберется, сколько другим достанется от такого вот способного.

— Катя о диссертации рассказала?