Враги

– Ндравитесь вы мне очень. Я давно вас заметил, когда ещё за братом вашим приходили. Глаза у вас уж очень чёрные. Выходите за меня замуж – по-советски, без попов. У нас это очень просто.

– Боже мой, Боже! – прошептала Тамара. – Нет, нет… не хочу я замуж! Пожалейте меня… я ещё девочка.

– Бога своего ты оставь в стороне, – зло сказал Фролов, которого задело отвращение на ее лице. – Бог тут ни при чём… И не девочка ты совсем, а вполне годишься.

Он вдруг грубо схватил её, обнял. Она страшным усилием вырвалась из его рук, отскочила к двери. Фролов остался сидеть. Когда же она взялась за ручку двери, он сказал сквозь зубы:

– Ну, как хочешь. Насильно мил не будешь. Только помни, что отца больше не увидишь. От тебя зависит – спасти или нет.

Бессильно упали девичьи руки вдоль дрожащего тела. Тамара зарыдала.

– Боже мой, Боже мой!

Фролов вскочил, подбежал к ней.

– И за твою жизнь я ручаться не могу. Сейчас нашей шпаны много по городу шатается. Придут, возьмут, изнасильничают, по рукам пойдёшь, а потом убьют. Ты думаешь, девок жалеют? Вот иди-ка сюда!

Он с силою дёрнул её за руку – так, что она чуть не упала, – и подвёл к окну на улицу.

– Смотри!

Полными слез глазами взглянула девушка во двор штаба. Выводили очередную партию – человек двадцать. Тамара видела связанных стариков, женщин, детей. Узнала многих. Увидела двух соучениц-гимназисток и молоденькую горничную из знакомого дома. Многие плакали, кричали. Партизаны ходили вокруг и подгоняли, подстёгивали плетьми и нагайками. Партию повели со двора.

– Видела? На Амур потащили, заездки городить. Ты что это?

Тамара всплеснула руками и рухнула на пол. Фролов схватил её, легко поднял, широко шагая, отнёс в соседнюю комнату и осторожно положил на софу. Крикнул на нескольких партизан, пивших спирт.

– Ну, вы, выматывайтесь! Да если кто спросит Фролова, скажите, что ушёл по городу объезд делать.

Посмеиваясь, партизаны вышли из комнаты. Фролов закрыл за ними дверь и набросил крючок.

XLIII.

Часа через полтора Фролов вышел к партизанам.

– С законным браком! – насмешливо процедил маленький мужичонка в лаковых сапогах. – Ну, как, честная?

– Честная, – улыбнулся Фролов.

– То-то! А то мы двух этих имназисток… нечестных на Амур отправили. Товарищ Морозов приказал: оне его обманули, сказали, что честные. Осерчал очень. Буржуазные, говорит, гадюки, обманывать, говорит, трудовой народ. Шибко осерчал. Ну, а эту – тоже на Амур?

– Ты вот что, сморчок, – взял мужичонку за нос и крепко, до слез, сдавил Фролов. – Это моя жена будет. Она мне полюбилась, хорошая. А потому – ты мне за неё отвечаешь. Если кто к ней полезет – пулю в лоб. Скажи, что Фролов приказал. Если прозеваешь, или что – измочалю, живьём сожгу, по косточкам разберу. Понял?

XLIV.

Зашевелился, полопался, прошёл лёд. Унесло его в море. Река заблестела, заиграла. Кое-где на высоких сопках, по правому берегу Амура, как будто зазеленела напротив Николаевска травка. Повеяло теплом, весной, хотя ещё лежал по сопкам снег – с тех сторон, которых не хватало своей огненной рукой солнце.

Забеспокоился партизанский штаб: в Татарском проливе видели дымки, должно японские военные суда. Нужно было уходить, бежать, пока не настигла рука Немезиды. Тряпицын начал подготовку к эвакуации на Керби.

А пока что в городе царствовал ужас. Избиения продолжались. Людей, как баранов, выводили на Амур, сажали в баржи и кунгасы, вывозили на середину Амура и здесь кололи штыками, рубили шашками и топорами, били по голове колотушками для рыбы и сбрасывали в воду.

Каждый обыватель считал себя обречённым. Избивали сотнями – днём и ночью. Врачам, фельдшерам, аптекарям не давали прохода:

– Дайте яду! Умоляю – яду!

В тюрьме перебили пленных японцев. Ночью перебили там же русских. Но тюрьма снова наполнилась. Людей жгли, топили, резали, пороли, кромсали, отсекали живым руки и ноги, вбивали гвозди.

В казармы взяли девушек-гимназисток. Изнасиловали и большинство убили. По распоряжению Нины Лебедевой выдавали из тюрьмы женщин и девушек партизанам – на потеху. Ловили женщин по городу, предъявляли мандаты и уводили женщин к себе в казармы. Потом – на Амур.

Убивали детей. Привязали одной женщине четверых ее маленьких детей – по одному к каждой руке и ноге – и утопили всех пятерых. Били детей из того соображения, что мало молока и кормить их нечем и, кроме того, с детьми будет трудно в тайге, во время отступления на Керби.

Тряпицын сказал, что оставит японцам пустыню – без жилищ и без людей. Город замер, видя, что пришёл последний час и пощады никому не будет.

XLV.

Сидя на гауптвахте, Николай Иванович знал от стражи, что творится в городе. Он узнал, что перебиты его друзья Налётовы – отец, мать и сын двадцати лет. Знал, что погибла вся семья Райцыных – включая девочку девяти лет. Старшая из дочерей Райцына была изнасилована партизаном Рыжовым, а на следующий день её заставили петь в партизанском театре. Она погибла со всей семьёй. Узнал, что погибли трое из семьи Нетупских – мать и две дочери.