Враги креста

Принцип целесообразности стал одной из главных идей философии искусства кенигсбергского мудреца. «Это было новым словом в эстетике. Открытие Канта поразило умы современников»¹⁵², оно привело в восторг Гете, проглядевшего за обличием Фауста лик Христа.

Между тем Господь наш Иисус Христос задолго до «коперниканского переворота» в философии, произведенного автором «Критик», применял принцип целесообразности, не делая из него эстетического фетиша. В Евангелии от Луки Ходатай Нового Завета говорит, что человек, желая соорудить башню, должен прежде вычислить издержки, взвесить, имеет ли он внутри и вне себя все необходимое, дабы, когда заложит фундамент и не сможет совершить постройку, над ним не принялись смеяться видящие его неудачу.

Не намекал ли здесь Христос прикровенно на Домостроительство Божие?

Сын Человеческий вместе с учениками рассматривал многие здания Иерусалимского храма, гробницы пророков, памятники праведникам. Он называл Свое тело храмом.

Что делает дом красивым, что превращает его в храм?

«Красотой вообще (все равно будет ли она красотой в природе или красотой в искусстве) можно назвать выражение эстетических идей», ‒ писал Кант.

Если мысленно отделить камни, крышу, двери, сооруженное здание есть не что иное как внутренняя идея, раздробленная внешней материальной массой.

Красота здания – нетелесный свет творческого духа. Этот свет – тот очаг, который как бы согревает не только архитектурное произведение, но и всякое жилище, придавая завершенность каждой детали дома, словно просвещая ее и всякого человека, приходящего в мир как в Дом Господень.

Свет идеи высекает из тьмы неподатливо грубой материи новую форму, извлекая ее, по выражению поэта, «из дрожи тел и хаоса зачатий». При созидании архитектурного шедевра, как и любого художественного произведения, идет борьба между материей и духом, рабством и свободой, без чего немыслимо Домостроительство Божие.

Здание (ничто не мешает предположить, что в Евангелии от Луки Господь говорит именно о таком здании) ‒ это единство художественного многообразия. «Непостижимое для нас, но тем не менее… закономерное единство при связывании… многообразного содержания» делает для человека возможным эстетический опыт, ‒ считает Кант. В здании находятся главные и подсобные помещения; потолок парит над фундаментом, а над ними, если есть, купол. Организованность в распределении структурных частей дома – как бы зеркало «священного мирообъемлющего порядка, …образ богоначальной красоты»¹⁵³.

«Вы от нижних, Я от вышних»: «много званных, но мало избранных», «не вы Меня избрали, а Я вас», ‒ наставлял иерархичности божественного Домостроя Испытующий сердца и утробы. Только куча строительного мусора может быть лишена иерархии, ‒ откликался ему Николай Бердяев, много размышлявший, как и Кант, над проблемами свободы, рабства, красоты.

«Рабство есть наивысшее зло в человеческой природе», ‒ сетовал родоначальник классической европейской философии, вскормившей, по мнению Энгельса, марксизм.

Христа по сей день упрекают в том, что Он не упразднил рабства.

Но ведь «только рабство… создало условия для расцвета культуры древнего мира; без него «не было бы современной Европы»¹⁵⁴.

Если для марксизма античное рабство – прогресс и для самих рабов, то для раба в эпоху Христа или примкнувшего к христианству позже уже тогда открывалась перспектива выхода из рабства, освобождения не столь социального, сколь духовного. Первыми гвардейцами новой религии, идущей на смену распадающемуся язычеству, стали рабы и угнетенные.

Раб, учил Спаситель, не больше господина. Невольник превращается в друга Божия, слыша глаголы вечной жизни, которые Сын Божий воспринял от Бога Отца.

Это не значит, что став своим Богу, homo Dei должен настолько ронять себя как человека, чтобы бесстыдно отбросив всякие приличия, ломая все иерархические границы, врываться прямо с улицы в царские чертоги; он потеряет в данном случае больше, чем царь. Человек в христианстве преобразуется в личность (личность, по Канту, ‒ свобода и независимость от механизма всей природы) не потому, что «избавлен от мук, горя и парадокса, но именно благодаря горю, мукам и парадоксу»¹⁵⁵, посылаемым ему, как всем великим, для подъема ввысь.

«В любой критике вкуса, ‒ чеканил Кант, ‒ в высшей степени важно решить вопрос: действительно ли красота растворима в понятии совершенства?».

Совершенство, к которому призывал Мессия, достигается в суверенитете от того, что отбрасывает тварь от Творца. Чрезмерный акцент на трудолюбии отвлекает потомка Адама от Бога, вытравливает религиозные инстинкты (что хорошо известно теперешним атеистам). Подлинная религиозность, проницательно подметил Ницше, нуждается в некоторой праздности.

Христос указывал ученикам на полевые лилии: они не сеют, не прядут и не собирают в житницы, а одеваются так, как не облачался царь Соломон во всей своей красе.