Враги креста

Если же в него нельзя проникнуть по какой-либо причине, например, из-за скопления людей, жаждущих встречи с Прекрасным, попускается даже разобрать крышу, как бы прорваться сквозь тенеты материи и дерзновенно припасть к запыленным стопам божественной Красоты, Которая исцеляет расслабленную душу, поднимает ее так, как в очерке одного русского писателя прошлого века Она духовно «выпрямляет» заскорузлого, придавленного обывателя, увидевшего в музее беломраморную Венеру.

Кому паче всех открыт доступ в Дом Божий?

Детям.

«Дети… в целом красивее взрослых: в них частные особенности еще дремлют, как в нераскрытом зародыше, ограниченные страсти еще не волновали их и ни один из многообразных человеческих интересов, сопровождаемый выражением их нужд, еще не запечатлелся прочно в изменчивых чертах их лиц»¹⁶³.

Христос слушал исполняемые детворой на свирелях незамысловатые грустные мелодии, приглядывался к играм малышей на улицах. В играх детей действует творческое сознание, конгруэнтное эстетическому.

Иисус запрещал препятствовать детям приходить к Нему. Сколько раз Он обнимал их, с радостью благословляя, собирая вокруг Себя сорванцов, как птица птенцов под своими крыльями!

Византийские отцы Церкви, В. Соловьев, К. Леонтьев, П. Флоренский, С. Булгаков, Н. Бердяев, Вяч. Иванов, А. Блок вплотную приблизились к пониманию актуальности красоты в богопознании, но «в гранитных венах сумрачных церквей» все еще по старинке пробавляются в основном этическими нормами Евангелия¹⁶⁴. Не исключая моральные императивы из аксиологической шкалы, можно ли, впрочем, исчерпать ими Благовестие?

Люди, слабо ориентирующиеся в возникновении эстетических ценностей, склонны оспаривать или преуменьшать причастность Христа к тому, что составляет ядро Красоты и искусства.

Кант, рефлектируя над сущностью прекрасного, алкал единства двух взаимообособленных миров (эмпирического и идеального, необходимости и свободы). Профессору и в голову не приходило, что искомый им синтез антиномий, теории и практики заложен в глубине христианства, поскольку во Христе наличествуют две природы: божественная и человеческая.

Прекрасное – богочеловечно!

Иным оно быть не может.

Прекрасное – идеально и реально, чувственно и интеллигибельно, априорно и апостериорно. Воплощаясь в гигантском разнообразии форм, прекрасное, будучи материальным, в тот же миг не является материальным до конца, ибо знаменует собою нечто высшее, чем материя, из которой оно соткано и с которой дух борется, как ангел с Иаковом. Дух как бы дематерилизует, превращает в ирреальность материал искусства. Прекрасное – синергийно, и в этой синергийности оно свободно.

Христос – не абстракция, а живой во плоти Бог. Но если бы можно было принять Христа за принцип, мы бы обнаружили этот конститутивный принцип в качестве единства формы и содержания в любом способе бытия и структуре эстетического предмета, в любом искусстве, будь то музыка, архитектура, живопись, литература, балет, джаз¹⁶⁵. Как ни парадоксально, указанный принцип имплицитно существовал еще до появления самого христианства. «Прежде нежели был Авраам, Я был». Сочетание двух борющихся начал (Апполон – Дионис) ‒ стержень, как считает Ницше, древнегреческого искусства, стремящегося к единству Бога и человека. Борьба этих начал порождает трагедию.

Принцип богочеловечности прекрасного опоясывает не только чресла муз, но и стан природы.

Партитура мироздания написана Богом, поэтому космос прекрасен.

В архитектонике вселенной, как в архитектурном и музыкальном произведениях, звучит не индивидуальная судьба и перипетии земного бытия, а душа человека, склоненного над бездной полной звезд, которая даже у такого сухаря, как Кант, вызывала восхищение.

Во всех учебниках по эстетике присутствует, точно гормон, контролирующий уровень сахара в крови, уподобление архитектуры музыке. В отрыве от этого проскальзывает информация о древней теории музыки небесных сфер.

И хотя в роду Христа были музыканты (Давид), и Сам Он пророчествовал, что о Его Втором Пришествии возвестит Архангел громогласной трубой, некоторые отцы Церкви находили музыку небесных сфер галиматьей.

Издают ли вращающиеся светила мелодические звуки, нечто похожее на программную симфонию? Так думали до Шеллинга, пробуя разобраться в гипотезе Пифагора, и так думают чересчур натуралистично нередко и сейчас.

Никто, вероятно, более Сына Божия не мог бы согласиться с наличием музыки в космосе. Не в стиле рококо или свинга, а в качестве музыкальной по своей сути идеи, пронизывающей здание вселенной (адекватно движению небесных тел). «Музыка есть… ритм… самого Универсума»¹⁶⁶.

По Канту, из понятия природы как предмета опыта и в общем, и в особенном не следует, что должны существовать объективные цели природы, т.е. вещи, которые возможны только как цели природы. Этими целями их наделяет субъект, владеющий трансцендентальными отвесами.

Красота – не свойство объекта, рассматриваемого самого по себе. Если бы красота сама по себе таилась в природе, мы должны были бы подчинить суждение вкуса не духовным, а эмпирическим канонам.