Врата небесные

Мне не удавалось узнать, как проходят любовные встречи Агари и Аврама. Он, казалось, находился при исполнении служебных обязанностей, по ней вообще ничего невозможно было понять. Вот почему я проецировал на них свои воспоминания о наших объятиях, поцелуях и головокружениях, представляя себе Аврама, взволнованного ее сладостными стонами, обмороками при малейшей ласке и блаженством ее оргазмов, когда любовные конвульсии приводили ее к потере сознания – мощная реакция Агари делала честь любовнику.

В начале нашей с ней связи я разоткровенничался с одним пастухом. Парень, известный любодей с блестящими дерзостью и гордостью глазами, спросил меня:

– Что, Агарь хороша в постели?

– Очень хороша!

Сказал – и тотчас пожалел об этом. Что значит «хороша в постели»? Это зависит от двоих. Что за заблуждение приписывать успех одному или другому? Как и музыка, любовь творится двумя людьми. Никто не блистает независимо от партнера. Агарь показала себя превосходной любовницей в моих объятиях, а я себя – великолепным жеребцом в ее. Останусь ли я чудо-любовником при контакте со следующими? Наверняка нет… Агарь не была хорошей любовницей, я не был хорошим любовником: нам было хорошо в постели вдвоем. Я развернулся к парню, чтобы уточнить свое высказывание, однако, осознав, что моя поправка может быть воспринята как хвастовство, ограничился тем, что прибавил:

– Нет хороших любовников. Есть только хорошие пары.

Припомнив свои былые победы, тот согласно кивнул и сделал вывод:

– Зато бывают плохие любовники!

Мы оба расхохотались: некоторым, как мужчинам, так и женщинам, никогда не суждено испытать наслаждение, потому что они не в ладах со своим телом.

Досада должна была бы сблизить нас с Нурой. Но этого не произошло. Мы по-разному реагировали: я своего уныния не прятал, она же скрывала свое под показной благожелательностью. Она приняла героическое решение вести себя по-царски, и эта роль ее изнуряла. Она напоминала сомнамбулу, двигалась и говорила как во сне, так что можно было усомниться, что в ее хорошенькой головке еще бодрствует сознание.

Наша пытка продолжалась недолго: через месяц Агарь уже носила в своем чреве ребенка.

Началось ликование. Мужчины, женщины и ребятня чередой тянулись к шатру, чтобы принести свои поздравления. Это зрелище было почти комичным: кочевники подходили к троице – к Авраму с Сарой и Агарью по обе стороны от него, – приветствовали своего вождя, а затем восхваляли обеих его супруг. Скромница Агарь, скрестив руки на животе, робко принимала эти поздравления, Сара же смело встречала их с сияющим взглядом и гордо поднятой головой. Она выглядела еще более величаво, чем когда-либо. Она пожимала протянутые к ней руки, всецело посвящала свое внимание каждому, многословно отвечала и постоянно улыбалась. Ее безмятежная горделивость громко возвещала о том, что, не имея возможности все сделать, она все устроила.

Событие такой важности предполагало пир. В тот день ветер, словно река, стелился посреди долины. Очень скоро кочевники забросили свои работы и занялись кто кухней, кто напитками, кто-то взялся созывать музыкантов, а кто-то – расчищать пространство для танцев. Едва зашло солнце, кочевники появились разряженные в яркие одежды, благоухающие, украшенные жемчугами и драгоценными камнями; утраченные лугом с наступлением сумерек живые краски теперь затмил блеск нарядов собравшихся вокруг высоких костров людей.

Моя печаль шла вразрез со всеобщим весельем. Вечером я не нашел в себе сил обнять Аврама, который отнесся к этому с большим пониманием; мне также не хватило смелости поздравить Агарь, которая дулась на меня, потому что ждала моего одобрения. Когда пение стало особенно громким, я, чтобы не слышать барабанный бой, с облегчением ушел, прихватив с собой Роко.

Небо было располосовано надвое: одну его часть придавили плотные облака пыли и оческов, а вторую омыл ветер; туда и садилось светило; оно отделало горизонт тонкой и опрятной золоченой каймой. Стрекоча и вибрируя, будто саранча, взлетела стайка ласточек, метнулась вправо, затем влево, коснулась меня своим белым исподом и исчезла вдали. Я двинулся дальше. Откуда-то послышался лай собаки. Роко замер. Он принюхался, прислушался, поразмыслил и тявкнул. Лай прекратился. Я решительно завидовал его способности проникать в неведомую мне вселенную звуков, запахов, вызовов и блаженств.

Неожиданно совсем близко возникла какая-то тень, хрупкая и стремительная. Я только в последний момент узнал ее.

Несмотря на сумерки, я различил непривычную бледность ее лица; она, всегда излучавшая энергию, теперь казалась крайне изможденной. С прежней непринужденностью она прижалась ко мне и прошептала:

– Они довольны.

Со мной говорила Нура – не Сара.

– Аврам тоже, – прибавила она. – Да так, что скрывает свой восторг, чтобы не ранить меня.

Я не ответил. Она восприняла мое молчание как приглашение продолжать.

– Неужели такова цена, Ноам?

Ее голос слегка дрожал. Она долгие месяцы не произносила моего имени. Это взволновало меня.

– Цена чего? – пробормотал я.