– С него было довольно. Мы тут все на пределе.
– Ты из его друзей?
– Мы вместе воспитывались. Жили под одной крышей. Вместе работали на Кушима. Были его невольниками.
– Ты очень его любил?
Он утер сопли и сплюнул.
– Кто его не любил?
Он задумчиво повел плечами, вздохнул:
– С меня хватит.
Подошел ко мне, замер, взглянул мне в глаза:
– Вот.
Что он мне вручал? Его ладони были пусты. Он снова вздохнул, снял сандалии, плащ, тунику. Раздевшись донага, добавил:
– Оставляю все это тебе.
Его печальное тело казалось хрупким пристанищем членика, этого птенца, который пугливо съежился в волосяном гнезде. В наготе юноши не было ничего чувственного, она была отказом от какой бы то ни было защитной оболочки. Больше не обращая на меня внимания, он понуро побрел из зверинца. Костлявый, но с упругими ягодицами; казалось, эти крупные ступни и кисти рук развились сами по себе, отдельно от тщедушного тела. Через неприметную дверцу он вышел на улицу. Я поднялся на откос, чтобы проводить его взглядом.
Он шел среди жителей Бавеля. Прохожие делали вид, что не обращают на него внимания, и слегка отстранялись, пропуская. Никто не остановил его. Никто не окликнул. Никто не был смущен его видом. Это безразличие было оправданием его отчаянию. Он трижды сказал, что с него хватит. Зачем жить в мире, где никто ни на кого не обращает внимания? В городе, который продолжает жить после публичной казни невиновного. Я потерял юношу из вида, когда тот свернул за угол.
Роко сильно ударил меня лапой, когда в дальнем конце зверинца кто-то появился. Я подхватил плащ, накинул его, поторопился к двери и вошел в темницу. Прежде чем захлопнуть дверь, я оттолкнул Роко, велев ему ждать меня.
За дверью я подобрал факел, оставленный сообщником Гавейна, принялся осторожно обследовать тюремные помещения и обнаружил множество тупиков, переходов и мертвых углов; выбраться из этого лабиринта было непросто. Сгибаясь под низким сводом и путаясь в складках тяжелого одеяния, я понимал, насколько эта нелепая архитектура угнетает стражников: они были первыми узниками этой тюрьмы, им изо дня в день не хватало свежего воздуха, света и простора.
Многие камеры были пусты. Нимрод чаще истреблял неугодных, чем заточал их. В глубине тех узилищ, откуда доносились запахи испражнений, я угадывал силуэты людей. Пленники не двигались. Лишь один схватил меня за руку и выкрикнул что-то невразумительное. Я отдернул руку. Он взвыл, но жалобный вой быстро стих. Чем дальше, тем просторнее становились камеры. В некоторых можно было почти выпрямиться в рост, почти вытянуться на полу. Наконец в одной из них я увидел Кубабу, в соседней – Авраама. Они тихо переговаривались. Услышав мои шаги, они умолкли. Я поднес факел к своему лицу и сдернул капюшон.
Они не поверили своим глазам. Я приложил палец к губам, и они прильнули к прутьям решетки.
– Меня спас Гавейн. Он освободил меня, опоил сонным зельем и проник в мою камеру.
– Он мертв? – охнула Кубаба.
– Сегодня утром его убили вместо меня.
– Он был отличным шпионом, – вздохнула царица.
Надгробное слово показалось мне несколько лаконичным, но мое негодование угасло под натиском новых эмоций. Авраам скорбно покачал головой.
– Гавейн? – переспросил он.
– Он пожертвовал собой ради меня, – выдохнул я, не в силах вдаваться в подробности.
Авраам растерянно процедил:
– Вот уж от кого никак не ожидал героического поступка…
– Ты не любил его! – уязвленно воскликнул я.
– По-моему, он слишком любил Маэля.
– Любовь к ребенку не бывает слишком сильной!
– Все зависит от того, как любят, – возразил он.
Я прервал этот спор. Усердие Гавейна всегда казалось Аврааму подозрительным. А я не хотел на него сердиться. И обернулся к Кубабе:
– Почему он это сделал?
Она посмотрела на меня долгим взглядом, задумалась, стоит ли говорить, и опустила голову.
– Если бы он хотел, он сказал бы тебе об этом сам.
– Ты знаешь, Кубаба!
– Я уважаю мертвых. И потому уважаю их тайны.
Авраам нас перебил:
– Где Сарра?
– Нимрод заточил ее в женский флигель, в вольер для экзотических птиц. Вот почему я увидел вчера в небе радугу из птичьих перьев. Сарра нам не поможет.
– Нас освободит Хуннува, – вмешалась Кубаба. – К бавельскому монстру скоро прибудут посланники моих сыновей и зятьев, а может, и их войска. Немного терпения. Ситуация скоро разрешится. Я все предусмотрела. Дорогуша, покажись людям Авраама: они тут поблизости, пусть увидят тебя живьем, это их подбодрит.
Я подошел к темнице, где теснились двенадцать Авраамовых помощников. Они напряглись, увидев тюремщика, но я их успокоил, сняв капюшон. Они были поражены, что я обманул Нимрода. Они наперебой стали мне рассказывать, что готовят побег и уже начали рыть подземный ход.
– Сколько времени вам понадобится?
– Два дня, – ответил Элиезер.