Врата небесные

Покачнувшись, я присел на табурет и воспользовался смятением портного, чтобы дать волю своим воспоминаниям. Слишком много мыслей, слишком много чувств нахлынуло на меня. Ужас продолжался. Вслед за моим отцом Нимрод тоже совершал это гнусное преступление: он прикасался к неприкосновенному. С сильно бьющимся сердцем я подумал о Дереке, моем сводном брате, которого отец в девятилетнем возрасте усыпил, предварительно размягчив его плоть в молочной ванне, после чего совершил вредоносную ампутацию. Наутро Дерек проснулся в крови и страданиях, навсегда лишенный самого сокровенного. Бедный Дерек! Из-за того, что он испытал такую жестокость, я всегда прощал ему самые гнусные поступки. То, что Нимрод вел себя как мой отец, мгновенно пробудило во мне ненависть к нему. Может, мне предстоит не только освободить Нуру, но и избавить Бавель от этого бесчеловечного царя?

Я милостиво простил портного за его промах, выбрал ожерелья и браслеты и назначил дату доставки.

Где ты, Нура?

Кто ты, Нимрод?

* * *

Я лечу над женским флигелем. Подо мной стоит солнце в зените. Меня несет теплое дуновение. Всего трех взмахов крыльями достаточно мне, чтобы продвинуться вперед. Выписывая широкие и гибкие круги, я долгое время парю над этим зданием. С такой высоты рвы кажутся струйками, защитные укрепления превращаются в тонкие стенки, внутренние дворы становятся цветущими клумбами. Все делается плоским, дворец больше не тянется ввысь, Бавель утрачивает свой грозный вид, зато окружающая его долина вновь обретает свое значение и простирается в бескрайние дали, сводя город на нет.

Внезапно мое внимание привлекает какая-то фигура. Я снижаюсь, чтобы рассмотреть ее. Собака или, может быть, кошка? Слишком поздно. Фигура уже проскользнула в здание.

Продолжая свое движение, я спускаюсь еще ниже, на уровень женского флигеля. Разноцветные, гибкие и грациозные красавицы нежатся в саду, одни из них покрыты вуалью, другие – нет, кто-то отдыхает в тени. Некоторые резвятся на лужайке; самые юные, держась за руки, прогуливаются по двое или по трое. Сощурившись, я усиливаю остроту зрения, чтобы разглядеть Нуру.

Не эта… И не та…

Пока что они не обращают на меня внимания. Тем лучше! Это позволяет мне продолжить исследование. Я знаю, стоит им заметить меня, как они раскричатся и бросятся прятаться.

Эта? Или та? Посреди вон той группки девушек?

Увы, как и прежде, я рискую потерпеть поражение. В отчаянии, готовый отступиться, я опускаю правое крыло.

Что это? Там! Ну да, вон там! В уголке. Мне показалось… Это Нура? Это была Нура!

Надо вернуться, чтобы убедиться.

Нура?

Раздается какой-то свист. Мой полет прерывается. Я замираю в воздухе. Свист звучит настойчивее. Я нехотя разворачиваюсь, мои перья принимаются бить по воздуху, словно опирающиеся на воду широкие плавники.

Это была Нура?

Я проникаю за крепостные стены, различаю два силуэта, стоящие посреди открытого пространства на берегу канала, возле разящей минеральной смолой мастерской конопатчиков.

Свист приближается. Один из мужчин вытягивает перед собой руку, кисть у него в очень плотной, крепкой замшевой перчатке; я понимаю, что это насест. Я сажусь на него и…

Картинка затуманилась. Мое сознание покинуло тело сокола, и я вернулся в себя.

Я вновь открыл глаза. В оцепенении повернул голову к сокольничему и его хищнику. Впившись когтями в кожу перчатки, трепеща крыльями, птица в два счета проглотила мясо, которое дрессировщик держал на ладони.

– Спасибо, – пробормотал я.

– Ты ее нашел? – спросил он.

– Кажется, да… Но не уверен.

– Продолжи завтра. Мы остаемся в твоем распоряжении. Домой, Фалько! У нас встреча.

Он достал из сумки и бросил своему питомцу дохлого цыпленка, а затем, вновь сунув свисток в рот, вразвалку пошел прочь.

Одолеваемый головной болью, я присел на камень.

В то утро, как и в предыдущие, я применил практику, которую перенял у Тибора: сосредоточиться на каком-нибудь животном, наладить эмпатическую связь с ним, сделать его глаза своими; таким образом, пользуясь трансплантацией мысли, я как бы вселился в него. Поэтому, едва хищник оторвался от земли, я взлетел вместе с ним, исследовал небо, изучил то, что ползает по земле. Этого способа я побаивался, потому что, подобно Тибору, преуспевал в нем исключительно после употребления галлюциногенных растений. Смесь трав и грибов выполняла свою роль, она высвобождала мой дух из плоти, позволяя проникнуть в тело другого, но прежде вынимала из меня все внутренности, потом у меня отказывали ноги и начиналась дикая головная боль. Помимо этих неприятностей, я опасался повторить участь Тибора, который до сих пор постоянно употребляет наркотики. Я видел, как этот великий целитель отравляет себя, даже не пытаясь определить стимулирующий элемент. Может, он принимает наркотики, чтобы найти его? Или он наркоман, который ищет? То ли работа ученого вывела Тибора за пределы его собственной натуры, то ли стихийная склонность к дурманящим веществам развилась и окрепла в его медицинских изысканиях.