Врата небесные

И только население предместий относилось ко мне с уважением. Когда в сопровождении Роко я шел по улицам, люди кланялись, приветствовали и окликали меня. По вечерам они почтительно захаживали в Сад Ки, чтобы спросить совета, показать мне больного или отблагодарить подарками по случаю исцеления[55].

Тем временем Саул погибал. От бывшего колосса остался только внешний вид; отныне этот шишковатый лоб и твердые выпуклые мышцы принадлежали слабаку. Саул продолжал существовать лишь при поддержке имеющихся договоренностей, правил, обычаев и мнений; без них он бы сдался. Выкорчеванный из своего леса, разлученный со своим племенем, лишенный своего дела, этот здоровяк, не знавший ничего, кроме жизни лесоруба, утратил устойчивость и не понимал, на что опереться. Сила у него была физическая, но никак не умственная. Растерянный, без привычных ориентиров, с каждым днем он все больше скатывался: то шатался по кабакам, где до потери сознания наливался пивом, то валялся в пансионе и переживал свой позор. В моменты просветления он каялся, обвинял себя в бесхарактерности и вступал в жестокий конфликт с собой, что усиливало его тревогу. Я неоднократно выговаривал ему, осуждая за попойки: наши споры заканчивались его обещаниями, слезами и заверениями; а назавтра возросшее отчаяние вновь погружало его в алкогольный туман. Падение ускорялось. Ни его готовность, ни моя поддержка, ни его любовь к сыну, ни привязанность Маэля не могли удержать его от падения. Я наивно думал, что его уничтожает Бавель; но, когда Саул продолжил напиваться в Кише, я понял, что он везде считал себя обреченным. Изгнание убивало его. Сколько еще людей живет так же, ощущая себя связанными по рукам и ногам, даже, возможно, закабаленными.

Есть два типа людей: деревья и камни. Деревья существуют за счет своих корней, камни катятся сами по себе. Дерево растет в лесу, окруженное другими, и чахнет, едва оторвавшись от земли. Камень перемещается по дорогам по воле собственной динамики; если на его пути встает препятствие, он продолжает движение и останавливается только в самом низу. Я принадлежал к породе камней. Саул же был деревом. Я странствовал, он терял. Я искал, он горевал. Желание будущего побуждало меня идти вперед, ностальгия по прошлому превращала его шаги в мучительное топтание на месте. Чтобы Саул смог вновь укорениться, я предложил ему найти в Бавеле работу. Мой план вдохновил его. Он быстро разыскал столяра, который желал нанять ученика. Как-то раз я неожиданно заглянул в мастерскую, и меня сильно позабавило их сотрудничество: тщедушный коротышка – хозяин и высоченный крепкий подмастерье; былинка наняла ствол.

Маэль же демонстрировал достоинства, противоположные отцовским: его хрупкое тело было вместилищем мощного ума. Жаждущий знаний, страстно влюбленный в письмо, он делал стремительные успехи, и я укорял себя за то, что уделяю ему мало времени.

Однажды вечером я, изнуренный, в сопровождении усталого Роко возвращался в пансион позже обычного. Едва я переступил порог, сонный хозяин сообщил мне, что Саул ушел пьянствовать в город, а меня наверху поджидает какой-то человек. Стараясь, чтобы ступеньки не скрипнули, я поднялся по лестнице и тихо подкрался к двери своей комнаты, чтобы увидеть посетителя.

В золотом свете масляных светильников Волшебник Гавейн созерцал Маэля, который выцарапывал значки на табличке. Глаза наблюдавшего за ребенком Гавейна сияли. Доброжелательность, спокойствие и щедрое внимание, которых прежде я за ним не замечал, упорядочили тонкие черты его лица, добавили к четкости его носа мягкость губ, сгладили напряженность его черепа и висков. Даже борода Волшебника изменила свой характер; теперь она не просто обрамляла лицо, но делала его более приветливым, добродушным и приятным. Маэль, запястье которого порхало с легкостью пташки, был так сосредоточен, что даже не замечал обращенного на него пристального взгляда, хотя не привык к подобному вниманию от нас – его отца, Роко и меня.

– Здравствуй, Гавейн.

Волшебник повернул голову и радостно улыбнулся:

– Приветствую тебя, Нарам-Син.

Маэль вскочил, обнял меня и стал рассказывать, как провел день. Я слушал его, прекрасно понимая, что не заведу беседы с гостем, пока мальчонка не выговорится. Наша болтовня продолжилась в соседней комнате; я уложил Маэля и подоткнул ему одеяло, а затем присоединился к Гавейну.

– Какими глазами ты смотрел на Маэля!

– Мне казалось, я вижу себя в детстве.

– Вот и я так подумал: ты смотрел на него с такой же любовью, с какой относишься к себе!

Гавейн расхохотался, звякнули его украшения. Несмотря на испытываемые мною подозрения, я наслаждался нашей встречей. Его породистое лицо, пестрое одеяние, невероятное изящество, изысканный грим, оживленные движения, его сверкающие ожерелья, браслеты, броши, перстни и серьги, как и исходивший от него свежий цветочный аромат, – все мне нравилось, ибо напоминало о былых радостях нашего путешествия.