Врата небесные

Положение целителя давало мне доступ в поселение, на стройку и во дворец. Я с интересом следил за ходом работ. У подножия строившейся Башни я столкнулся с архитектором Гунгунумом, но он не узнал меня. Полный нездоровой энергии, он властно руководил бригадой помощников, которые передавали строителям его распоряжения, а затем проверяли их исполнение. Вид архитектора вызвал у меня опасение за его здоровье: покрасневшие глаза, дряблые веки и сухая кожа в мраморных прожилках и глубоких морщинах, с воспаленными участками – все говорило о фанатичной работе, отказе от отдыха и сна. Стремительный, резкий, возбужденный, раздражительный и обидчивый, Гунгунум страдал от перенапряжения. Даже в его речи чувствовалась поспешность: убежденный в очевидности своих слов, он не договаривал фразы, а согласные звуки наталкивались друг на друга, и целые слоги выпадали. Иногда он так быстро и так путано раздавал указания, что его подручные их не понимали; к тому же, когда его красноватый лоб хмурился от очередного недовольства, они не осмеливались попросить, чтобы он повторил, и торопливо переговаривались, чтобы уточнить его распоряжения. Это влекло за собой многочисленные ошибки, которые увеличивались и множились, передаваясь из уст в уста на разных языках: приведенные со стороны Заходящего солнца рабы не говорили ни по-шумерски, ни по-аккадски. Всего двое или трое бригадиров брались переводить распоряжения, но большинство только довольно грубо передавали их жестами. От данного Гунгунумом указания до его воплощения создавалась цепочка весьма приблизительных требований, которая искажала и замедляла план. Здесь, как и для установления правил гигиены в поселении, требовалось пересмотреть все.

Я сомневался, стоит ли мне вмешиваться, потому что не знал, останусь ли в Бавеле или мне пора ретироваться. В тот момент количество больных вынуждало меня продолжать работу, однако я не планировал стать лекарем Нимрода – тем, кто обеспечит и укрепит его мегаломанскую тиранию. Я согласился отправиться в Бавель в обмен на информацию о Нуре, а потому с нетерпением ожидал появления царицы Кубабы.

Возвращаясь в Сад Ки, я время от времени заставал там сидящего подле Маэля Гавейна. Мальчик часто оставался по вечерам в одиночестве. Несмотря на появившуюся работу, лесоруб пропадал в кабаках и пропивал там заработанные в столярной мастерской гроши. От алкоголя он становился все более грузным, его тело тяжелело, как и его сознание; этот здоровяк растолстел, а его разум, и прежде не слишком проворный, затуманился вовсе и почти не улавливал сути происходящего. В тех редких случаях, когда отец и сын оказывались в пансионе вместе – Маэль дни напролет проводил в школе, а Саул ночами шлялся по кабакам, – малыш удивлялся непонятливости этого гиганта, но, любя отца, в конце концов смирился и стал обращаться с ним как старший. Так что Волшебник составлял для мальчугана приятное и желанное общество.

Я потребовал, чтобы Гавейн предупредил Кубабу: или она расскажет мне о Нуре, или я ухожу!

Спустя неделю Волшебник принес табличку, которая содержала ответ правительницы, и прочел ее мне: «Если один человек угрожает другому, определим, кто из двоих потеряет больше. Нарам-Син объявляет Кубабе, что готов уйти. Пусть уходит! Он не узнает ничего о той, которую ищет. А Кубаба останется царицей Киша. Пусть Нарам-Син сменит угрозу на терпение». Я в ярости протянул руку:

– Покажи мне табличку.

Волшебник дал ее мне, и я расшифровал, что там написано. Знаки не соответствовали словам.

– Ты лжешь, Гавейн!

Я прочел написанное на табличке вслух и заметил, что в тексте нет ни смысла, ни связи, словно это нацарапал неграмотный человек.

– Подобные розыгрыши, господин Волшебник, годятся для караванщиков, но не для меня! Неужели ты полагаешь, что я столь глуп?

– О мой дорогой, возвращаю тебе твой вопрос: неужели ты полагаешь, что я столь глуп? Ты что, думаешь, что я пришел бы с этой галиматьей, если бы хотел переврать послание? Мне было бы проще написать его самому.

Гавейн был прав, и это встревожило меня. Он подошел ко мне, улыбаясь едва ли не заговорщицки:

– Мы используем секретный шифр. Каждый знак отсылает к другому. Достаточно лишь знать систему.

И он пустился в убедительные доказательства. В такой дешифровке письмо говорило в точности то, что он произнес. Гавейн заключил:

– Кубаба не желает никого посвящать в свои мысли и приказы. Многие годы она посылает шифрованные послания, которые людям Нимрода, когда те их перехватывают, не удается истолковать[56].

– Если только они не попросят тебя.

Он улыбнулся и с наслаждением произнес нараспев:

– Если только они не попросят меня…

Так или иначе, этот эпизод доказывал мне, что Гавейн действительно служит Кубабе, даже если его лояльность выглядела несколько странной. Ну а я был обречен и дальше тянуть свою лямку. Как долго еще? Когда я найду тебя, Нура?

* * *

– На этой полке покоятся многие века наблюдений.