Времена

– И чего вы, баритоны, орёте! Петь надо! Вы меня поняли, милые оболтусы? Пе-е-еть! Ваш голос должен обволакивать публику.

Поскольку при этом лучи из её раскалённых глаз летели и в мою сторону, я виновато опускал голову, понимая намёк. И действительно, сдавая ей вступительный зачёт, я просто проорал третий романс Демона Рубинштейна и его же Эпиталаму Виндекса из «Нерона». Тем не менее она меня оставила у себя.

Называя Валентину Антоновну женщиной дородной, я из деликатности слукавил. В действительности была она приземистой, рыхлой, с большой грудью, маленькими хитроватыми глазами и, увы, обладала каким-то особым запахом тела, который мне не нравился. Она пела в оперном хоре, но попала под сокращение. Что-то там не ладилось у неё и с мужем, о чём я узнал позже в институте.

В течение месяца, а урок был раз в неделю, Валентина Антоновна поменяла мне весь певческий репертуар. Вернее, запретила петь что-либо, кроме весьма простеньких песен под гитару по её выбору. Мне это не нравилось, поскольку не соответствовало моему эмоциональному настроению. Но параллельно пению она занялась со мной вокальной техникой. Я должен был правильно стоять, расслаблять плечи, не опускать и не задирать при пении голову, контролировать работу нёбной занавески, не напрягать шею и освобождать горло. Дома я отрабатывал артикуляционные упражнения, а на уроке она проверяла домашнее задание, и мы немного пели. Наконец приступили к важнейшей части техники – вокальному дыханию и здесь начались странные придирки.

– Подойди ко мне! – скомандовала Валентина Антоновна, переходя вдруг на «ты».

– Дыши животом, на выдохе выталкивай воздух толчками. Развернувшись на вращающейся банкетке, она схватила меня обеими руками за талию.

– Ты должен почувствовать вот эти косые мышцы и работу низа живота, – она продвинула правую руку к низу моего живота и задержалась на нём. – Ощущаешь?

Мне стало неуютно.

– Выдыхай небольшими толчками. Нет, не так! – голос её дрогнул, и левой рукой она попыталась придвинуть меня к себе поближе.

– Да! Уже чувствую, – соврал я и предпринял попытку освободиться.

– Не научишься дышать, никогда не сможешь хорошо петь, – нравоучительно проговорила она, вдруг раздражаясь. – Ложись на пол, я покажу тебе упражнение, и она вышла из-за пианино.

– Но ведь здесь не чисто, – промямлил я, засомневавшись.

– А чисто петь хочешь? – соврала на этот раз она, потому что я всегда пел чисто. Как-то неуклюже я повалился на грудь.

– На спину! – последовала команда.

Валентина Антоновна сняла с полки книгу, положила её мне на живот и примостилась рядом на полу, несмотря на массивность её тела.

– Если дышать будешь не грудью, а глубоко животом, ты увидишь, как высоко поднимается книга, – сказала она и вновь положила свою руку мне на низ живота.

– Начали!

Я стал обречённо дышать, стараясь изо всех сил подбрасывать животом злополучную книгу. Прошла минута… вторая… Валентина Антоновна руки с низа живота не снимала: она то слегка вдавливала его, то делала круговые спиралеобразные движения по часовой стрелке. Прошло ещё пару минут, я уже устал дышать, кружилась от глубоких вдохов голова.

– Хорошо, милый, правильно, молодец, – Валентина Антоновна вдруг зашептала с придыханием, грудь её вздымалась, выражение лица показалось мне странным. Я испугался и вскочил на ноги.

– Валентина Антоновна! – взмолился я. – Ну покажите мне, пожалуйста, другое упражнение!

Она застыла и, став сначала на четвереньки, с напряжением поднялась на ноги.

– Ладно, – вымолвила она неожиданно примирительно, передвинула банкетку на середину комнаты, села и вновь подозвала меня к себе.

– Ты ещё долго не сможешь правильно дышать. Я покажу, как это надо делать. Положи руку сюда, – и она поместила мою правую руку себе за спину, – а эту сюда. – И она попыталась положить мою левую руку прямо на её пышную грудь. Я инстинктивно отдёрнул её и переместил под самое горло.

– Ниже! – рявкнула Валентина Антоновна. Повинуясь, я опустил руку на сантиметр ниже.

– Ещё ниже! – сказала она и стала глубоко, сильно и, наверно, правильно дышать.

Тело её колыхалось, как меха в кузне моего дяди. Моя правая рука утопала в рыхлом теле, как ноги в болоте, а от левой Валентина Антоновна требовала опускаться всё ниже и ниже, до живота, до самого его низа, чтобы, наконец, до моей глупой башки дошло, что такое правильное вокальное дыхание. И рука моя опускалась и опускалась до тех пор, пока эта глупая башка девственника не догадалась, чего, собственно, хотят от низа живота.

Я схватил с инструмента тексты песен и выскочил за дверь.

* * *

На следующее занятие я не пошёл. Но через неделю всё-таки явился. Меня встретила, перехватив в коридоре, Эмма Эммануиловна, седая сухонькая секретарша и по совместительству заведующая отделом кадров. Не поднимая глаз, она сообщила, что в дальнейших занятиях мне отказано.

– Почему?! – выдохнул я изумлённо.

– Валентина Антоновна сказала, – смутилась она, – что от вас нет отдачи. Я развернулся и ушёл.

Певцом я тоже не стал и правильно петь не научился. Так и живу.

Благодарность