Временем по сознанию

«Неужели прадед? Иван Васильевич Стрельцов! Неужели он? Точно. Он под Гродно начал войну и пропал без вести. Дед говорил, что он артиллерист. Так-так. Интересненько получается. Лежу, значит, в коме и вижу своего прадеда, который пропал без вести в сорок первом. Нет, похоже, я просто свихнулся. Гоню по полной…».

Кто-то больно ткнул винтовкой в бок. Опять Елистратов.

— Ты чё?

— Опять в облаках летаешь? Зовут тебя, — махнул в сторону капитана и Веберга.

Бойцы уже знакомились, улыбались.

Иван подошел к командиру, который явно носил родственные черты деда. Попытался представиться, как положено, но ему не дали.

— Так ты и есть Стрельцов?

Взгляд командира был пронизывающий, соврать под таким взглядом было невозможно.

— Красноармеец Стрельцов Иван Васильевич.

— Ого! Полный тёзка! А родом откуда?

— С Новосибирска.

Глаза капитана заблестели. Видно было, как он с трудом унимал волнение.

— Улица! Улица какая?

— Ленина, — проговорил Иван и взмок.

«Вот это я попался. А если этой улицы ещё нет?».

– А я с проспекта Сталина! Соседи! — заулыбался командир. — Я даже и не знал, что рядом живут однофамильцы. Да ещё и полный тезка. Правда, там сейчас мои родители живут. Семья-то в Минске должна быть. Вроде как успели отправить машиной из Гродно.

По лицу командира пробежала тень.

— Товарищ капитан, как у вас с продовольствием и боеприпасами? — спросил Веберг, и лицо Стрельцова сразу стало серьёзным.

— Никак. На девять карабинов всего по одному-два патрона. Одна граната. Еды тоже нет. Только вода.

— Что с дивизионом случилось? — спросил Макарыч, скручивая шинель, которой был укрыт Иван.

— Так вот и случилось, — ещё более посерьёзнел и помрачнел капитан. — Уже в первые дни остались без боеприпасов, всё расстреляли по немецким самолётам. Пополнить оказалось негде. Сняли прицелы и замки и в лес. А что было делать? Немцы вышли на нас, а мы даже боя нормально дать не могли. Командир дивизиона приказал отходить. Потом двигались лесами. Жрать уж хотелось. Решили всем батальоном в ближайшую деревню завернуть. Насторожило, что собак не слышно. Да и разведку не додумались послать. Короче, приняли нас. Не знаю, сколько в живых осталось. Я вот собрал несколько человек, и пошли на восток. Где сейчас наши? Может, знаете, куда идти?

— В окружении мы, — внезапно, даже для самого себя, произнёс Иван и залился румянцем.

— Ты откуда знаешь? — ухмыльнулся Елистратов. — Во сне видел?

— Я так думаю, — засмущался Иван и вытер рукавом гимнастёрки под носом.

— Может, и в окружении, — спокойно произнёс Веберг. — Только врага всё равно надо бить.

— Ты же немец, вроде, Веберг. Или я ошибаюсь? — раздался голос одного из пришедших бойцов.

— И что это меняет?

— Так своих же убиваешь.

— Ну, это как посмотреть, — усмехнулся Веберг. — Мой род служил России со времён Петра Первого. И моя Родина, моя земля здесь! Я русский немец! За эту землю мои деды погибали под Бородино, воевали на Кавказе и в Первую мировую. Так почему я должен воевать с другой стороны?

Красноармеец, который задал вопрос, пристыжено замолчал.

— У нас в армии огромное количество разных национальностей. Так почему именно немцы должны предавать своих друзей? У меня нет к ним личной вражды, зато есть ненависть ко всем, кто нарушил покой нашей земли.

— Странное у тебя имя для немца, — улыбнулся Елистратов. — Андрей. Не сойдёшь ты у них за своего.

Бойцы заулыбались, сбросив немного напряжённость в общении.

— Деды, наверно, офицерами были? А ты, вон, простой красноармеец.

— Ещё в мае был курсантом пехотного училища. Теперь вот красноармеец.

— Значит так, бойцы, — слово взял капитан. — Принимаю командование на себя, как старший по званию. Красноармеец Веберг — мой заместитель. Всё ясно? Пять минут на подготовку и выступаем. Толочко поможешь медсестре. Головой за неё отвечаешь. Нашей разведкой будет Климов и Елистратов. Замыкающими пойдут…

— Я, и Макарыч со Стрельцовым, — перебил Веберг.

— Хорошо, пусть пока будет так. Главная задача — раздобыть харчи. Не хватало ещё ноги с голоду протянуть.

Реальность происходящего неожиданно накрыла Ивана. Двигаясь по лесу, он имел неосторожность пораниться о траву. Сначала боль, а потом вкус крови, когда он лизнул ранку на ладони. Такое не то что присниться не может, такое до мельчайших подробностей не придумаешь. И ведь он всё видит, слышит, чувствует, дышит. Это ничем не подменить.

«Значит, всё реально. Меня могут убить в любой момент. И это будет по-настоящему! Стоп! Но я ведь ещё не родился! Как меня могут убить, если я не родился? Вот ведь бред! Если я оказался в прошлом, то могу ли изменить это самое прошлое? Пусть не глобально, а, допустим, помогу выжить прадеду? Или кому-то из этих парней? Возможно. Вот только умирать за эту страну не хочу. Хоть Россия и преемница СССР, но это другая страна, не моя. Это страна Елистратова, Макарыча, Веберга, Валентины, прадеда…».

— Что, Ваня, задумался? Бог даст, выйдем к своим, — Макарыч похлопал по плечу. — Если о еде, то лучше не надо о ней думать. Попей водички. Начнёшь думать о еде и пропадёшь не за понюх табаку.

Живот тут же заворчал в ответ.