Тогда, как и сейчас, ключевую роль играла техника. В частности, символом механической скорости в XX в. стал автомобиль, который, подобно телеграфу и телефону, способствовал преодолению расстояний и сделал мир более взаимосвязанным. Однако связанное с ним обещание скорости в какой-то мере оказалось обманом. Так или иначе непрерывное движение как всеобщая надежда на хорошую жизнь скрывает в себе много реалий. Скорость и мобильность отнюдь не являются всеобщей нормой существования.
Тем не менее опыт непосредственности как явление восприятия времени, осознание всего происходящего в данный момент получил широкое распространение. Еще сто лет назад бывшее уделом немногих избранных, сейчас это коснулось почти всех — по крайней мере потенциально. В наши дни всемирная одновременность считается самоочевидным условием нашего существования, причем именно на нее претендует интернет[105]
. Техника и время постоянно эволюционируют под воздействием общества, и мы должны выяснить, как эти процессы сочетаются друг с другом, чтобы прийти к более сбалансированному пониманию нашего нынешнего цифрового времени.Я намеревалась показать, что осознание того, что нашими социальными, экономическими и техническими структурами мы обязаны прошлому, делает тезис об ускоряющемся обществе более вразумительным. Отсылка к этим давним дискуссиям дает понимание того, что вопросы, стоящие сейчас перед нами, сами по себе не являются новыми. Это не умаляет их злободневности. Но чтобы дать критическую оценку окружающим нас дискурсам об ускорении, мы должны рассмотреть их в более объемной исторической перспективе по сравнению с общепринятой.
На протяжении данной главы я указывала, что дискурсу ускорения свойственно замалчивать и скрывать ту степень, в которой темп современной жизни зависит от ресурсов данного индивидуума и тех вариантов выбора, которые имеются у него благодаря этим ресурсам. В реальности и контроль над временем, и доступ к мобильности отражают и усиливают степень влияния. Скеггс справедливо критикует обобщенное представление о мобильном индивидууме-космополите, постулируемое такими социальными теоретиками, как Ульрих Бек и Энтони Гидденс, и отмечает наличие возрастающего разрыва между теоретиками и теми, кто занят эмпирическими исследованиями[106]
. Лишь изучая конкретные факты, мы в состоянии понять место скорости и времени в жизни людей. Именно этим мы и займемся в оставшейся части книги.Глава 3
Парадокс нехватки времени
Время, отпускаемое нам каждый день, эластично: чувства, которые мы сами испытываем, растягивают его, чувства, которые мы внушаем другим, сжимают его, привычка его заполняет.
В основе позитивного представления о свободе лежит способность распоряжаться своим временем. Праздность и обилие свободного времени когда-то были отличительными чертами аристократии. В наши дни признаком высокого статуса служит активное, лихорадочное существование, когда и рабочее, и свободное время заполнены многочисленными делами. Однако, как и в прошлом, способность контролировать свое время главным образом зависит от личных обстоятельств и финансовых ресурсов. Хотя то же самое справедливо и для наших отношений с техникой, эта глава в основном посвящена изменению моделей работы и семейной жизни, влияющему на то, как люди ощущают нехватку времени.
Главная тема данной книги заключается в том, что ритм нашей жизни, сам смысл работы и досуга перестраиваются под воздействием дигитализации. Но в данный момент полезно рассмотреть и другие, нередко остающиеся в тени аспекты и причины чувства измотанности. В связи с этим я хочу сослаться на некоторые интересные и достоверные данные, показывающие, как люди на самом деле используют свое время. Такое внимание к деталям позволит выявить пределы подхода, в рамках которого между временем, проживаемым разными людьми, не делается разницы, как будто бы мы населяем единое пространство-время — ускоряющееся пространство-время. Кроме того, возможно, оно поможет ответить на вопрос, почему мы нередко ощущаем нехватку времени на то, что мы хотим сделать, хотя на самом деле это время у нас есть.