Время библиоскопов. Современность в зеркале книжной культуры

Мы жалуемся на то, что у нас несправедливо отняли жилища, что одежды нам не только не даны, но и те, которые на нас были исстари, содраны с нас нечестивыми руками. Душа наша повержена в прах, живот наш припал к земле, слава наша обращена в пыль.

Ричард де Бери

«Филобиблон», жалоба книг, 1345

Так, в Париже XVIII века был варварский обычай коллекционировать цветные книжные иллюстрации и наклеивать на стены, комнатные ширмы, каминные экраны. А в первой трети XIX века Европу увлекло т. н. «книжное живодёрство»: из переплётов делали туфли, страницы использовали как упаковочную бумагу. История книжной культуры знавала и немало библиофилов-вандалов, casseurs (фр. «разрушители») – собирателей обложек, титульных листов, гравюр отдельно от книг. Знавала она и просто чудаков, «охотников до книг» (фр. curieux), одержимых коллекционеров вроде уже упомянутого Булара.

В России советского периода книги уродовали по идеологическим соображениям: вырезали из переплётов двуглавых орлов, вымарывали тушью неугодные фамилии, стирали резинкой «буржуазные» комментарии…

Наконец, едва ли не во все времена книги потрошили для устройства в них тайников. Посередине толстого тома выстригалось углубление, куда помещали шкатулку с ценностями либо какие-то отдельные вещи, которые хотели спрятать. В рассказах букинистов то и дело встречаются подобные истории из разных эпох.

Выходит, книги кромсают и калечат в угоду безумным капризам, болезненным пристрастиям, цензурным принципам и творческим порывам уже на протяжении многих веков. Однако раньше утилитарное отношение к книгам оценивалось просвещённой частью общества как неправильное и недостойное, а всякое посягательство на них – вообще как порочное и преступное. Вспомним просветительские сатиры Николая Иванчина-Писарева, Михаила Михайлова, Антиоха Кантемира, обличавшие чтение как светскую моду, высмеивавшие бессодержательность библиофильства, порицавшие отношение к книгам как к элементам интерьера.

Вспомним яростное негодование французского писателя и библиофила Шарля Нодье по поводу «книжного живодёрства». Вспомним, наконец, пушкинскую иронию по поводу графа Нулина, у которого, помимо «фраков и жилетов, шляп, вееров, плащей, корсетов, булавок, запонок, лорнетов», в одном ряду оказываются стихи Беранже, книги Гизо и новый роман Скотта. Прежде книгами дорожили и берегли их, пусть даже такими неуклюжими способами, как приковывание на цепь, а за порчу – осуждали и наказывали.

Р. ван дер Вейден «В библиотеке XVI века» (1894). Книги прикованы цепями (лат. catenati libri – прикованные книги)

Одна из нагляднейших иллюстраций – инцидент с Львом Кобылинским, писавшим на рубеже XIX–XX веков под псевдонимом Эллис: поэт готовил статью по истории символизма, вырезая цитаты из библиотечных книг. Случай получил публичную огласку – и негодование общественности отлилось в фельетоны «Джек-книгопотрошитель», «Чтение ножницами», «Хранителем музея и библиотеки назначается г. Эллис».

Да что там былые времена! Ещё даже в середине прошлого века невозможно было вообразить масштабы популярности практик «преобразования» книг в иные предметы, а главное – того энтузиазма, с каким взялись за это дело наши современники. Апциклинг называют передовой технологией, бук-карвинг – актуальным искусством.

Советский плакат

Стоит, однако, посмотреть чуть глубже – и обнаружатся либо самонадеянные декларации, либо добровольные заблуждения, либо эвфемизмы для маскировки истинной сути. Ведь «ненужной», а затем «перерождённой» можно объявить абсолютно любую книгу, независимо от качества, года выпуска, исходной стоимости. Питекантроп не ведал книг – киберкантроп не ведает уважения к книгам.

Борис Гройс в «Топологии современного искусства» (2003) очень точно сформулировал ответ на вопрос: как художник может доказать, что он подлинный творец? «Очевидно, он может доказать это единственным способом – показав, как далеко он зашёл по пути разрушения и редукции традиционной образности, насколько радикальными и иконоборческими являются его работы». И книга – с её живой архетипикой, богатейшей культурной традицией, глубокой социальной укоренённостью – оказывается идеальным объектом для «доказательства» состоятельности современных мастеров.

Работа книжного скульптора Исаака Салазара в бельгийской книжной рекламе «А для чего читаешь ты?»