Но Книга как сакральный объект сама по себе не нуждается в верифицировании и интерпретациях. Отсутствие такой потребности – одна из онтологических особенностей сакрального. Аналогично самодостаточными являются герб, знамя и другие культовые предметы.
Всевозможные разновидности книги как объекта не изменили ни её назначения, ни её синтаксиса за более чем пять веков. Книга как ложка, молоток, колесо или ножницы. После того, как они были изобретены, ничего лучшего уже не придумаешь. Вы не сделаете ложку лучше, чем она есть.
А ещё вот что любопытно. Мы живём в светском обществе, и атеистов в нём всяко больше, чем верующих. Но попробовал бы кто заняться «резьбой по иконам» – его моментально подвергли бы жесточайшему остракизму. На каком-то глубинном, доречевом уровне большинство из нас имеют представления об универсальных запретах, общекультурных табу. Однако при этом книга как
Про сакральность книги можно говорить ещё и как про сакральность человеческого тела: оно неприкосновенно, и никто не вправе нарушать его цельность. Чтобы стать вандалом, достаточно уничтожить всего одну книгу – точно так же достаточно посягнуть на одну жизнь, чтобы сделаться преступником. Книга не нуждается ни в каких преобразованиях и трансформациях – как человек не нуждается в третьей ноге.
К самой книге, как выражению мысли и души её автора, должно относиться как к одушевлённому, как к живому существу, и тем более, если автор умер. В случае смерти автора, на книги должно смотреть как на останки, от сохранения коих как бы зависит самоё возвращение к жизни автора.
Изрезанные книги чем-то очень напоминают «пластиноиды» – скульптуры из расчленённых мумий, скандальное изобретение немецкого анатома Гюнтера вон Хагенса. Почему? Да потому что человек есть нечто большее, чем просто сумма органов и тканей. Книга тоже что-то большее, нежели кипа бумаги с печатными знаками. В ней авторская мысль, труд издателей и полиграфистов, культурная традиция, память человечества.
Н. Рерих «Голубиная книга» (1922)
Вспомним эпизод из «Братьев Карамазовых»: Смердяков, вешаясь, показывает иконе кукиш, тем самым признавая Бога, но отрицая его власть над собой. В современности вместо актов творения – креативные акции. Но сегодняшние креативщики не герои Достоевского, их деятельность не иконотворчество, а иконоборчество – ниспровержение авторитета Книги.
Код под крышечкой
Эксперименты с книгами – это ещё и символические жесты, которые демонстрируют идеологическую власть и технологическую мощь актуального искусства, указывают на его репрессивный характер. Дизайн становится инструментом социального влияния, способом подчинения культурных форм, сферой перераспределения статусов и ценностей. Деконструируется не только внешний облик Книги, но и её символический статус – как вместилища знания и хранилища культуры.
Здесь уже не только постмодернистская «смерть автора», но «исчезновение» самого предмета – его замещение некоей «отсутствующей структурой», ибо книгу нынче можно превратить во что угодно.
Превратить в шутку и всерьёз, «взаправду» и «понарошку». Впрочем, как и человеческое тело. Вот австралийский художник Стеларк прирастил к своей руке третье ухо, а ещё раньше тысячи людей заключили с тем же профессором Хагенсом договор о превращении их после смерти в «пластиноидов». И разве это не пост-одичание?
Бук-карвинг и подобные творческие практики – наглядное и убедительное доказательство того, что современному художнику доступны любые инструменты, процедуры, операции: материальные и духовные, реальные и виртуальные, ретроспективные и интроспективные. В актуальном искусстве действуют те же рекламные принципы, что в сфере потребления товаров и услуг: «Введи пароль и получи код доступа в систему»; «Найди код под крышечкой бутылки и отправь CMC на номер такой-то».