Время добрых дел. Рождественский рассказ

Ветер стал такой силы, что, казалось, мог сокрушить любое здание в деревушке, но, будто бы из жалости, только трепал крыши, неистово хлопал незапертыми ещё дверями и поднимал в воздух корзины и доски. Люди опасались выходить из своих домов, а те, кто уже был в пути, спешили добраться до ближайшего убежища, порой стуча в чужие дома. Волны захлестывали берег, омывали камни, многие месяцы не тронутые морем, разбивались о дома на самом берегу за ручьём, грозя снести самые ветхие из них, включая дом Эвы. Природа, молчаливая в другие дни, издавала тысячи звуков, не похожих ни на один другой, и все они сливались в общий рокот неумолимой бури. Несмотря на полдень, небо отдавало свинцовой чернотой от туч, шествующих одна за одной, быстро меняющихся, будто в кипящем котле. Все окрестности были завешаны белёсым туманом от дождя, который, это было видно вблизи, постоянно менял направление с порывами ветра. Здание маяка, всегда видневшееся вдалеке на западе, совершенно скрылось за плотным дождём, и теперь уже не было видно волн, упрямо рвущихся по скалам к этому стоящему на самом краю строению.

– Не уходи, прошу, – в который раз повторила Агата, хотя Беатрис сидела рядом и совершенно не собиралась покидать её. – Смотри, смотри! Там, за маяком разбился Франсуа… Год назад. А сейчас буря ещё сильнее. Он был опытный моряк. Один из лучших. Так говорил Клод. Море – это страшное чудище, ненасытное чрево, оно манит к себе самых лучших, – стонала Агата, теряя самообладание. – Почему, почему людям мало суши? Ответь мне, не молчи. Почему Лотер выбрал меня, чтобы ждать его, любить и ненавидеть?

– Агата, молю тебя, не думай так много о море. Оно поглотит тебя и здесь, в твоём доме, не замочив и платья, если сейчас же не перестанешь думать о нём! – Беатрис обняла её и готова была плакать вместе с ней, если от этого ей стало бы легче. – Если всё время думать о плохом, оно будто бы случается, только по чуть-чуть.

– О чём же мне думать? Куда я ни гляну, я вижу его, я вижу разбитую лодку, я слышу его крик. Он вспоминает меня в эти последние минуты. Боже, как это вынести? Я погибну вместе с ним. Я не смогу.

– Возьми себя в руки, прошу тебя. Нужно обязательно занять себя чем-то, чтобы изгнать дурные мысли. Посмотри, уже минул день Святого Николая, а у тебя дом ещё не украшен. Давай будем украшать дом к Рождеству. Право же пора. Позови детей. Им тоже страшно, а ты думаешь только о себе.

Упоминание детей, казалось, привело её в чувство. Верно, дети так же боятся бури, но сидят в своей комнате, и никто их не успокаивает. Надо утешить детей, подумала Агата, и решительно пошла в соседнюю комнату.

На кроватях лежали одеяла. Одеяла подрагивали – дышали. Это четверо младших детей сделали себе укрытие, надеясь, что оно защитит их от всех бед сразу. Старшая же дочь Агаты, Агнес, сидела на стуле, поджав ноги, и читала им книгу. Читала прерываясь, оглядываясь, пропуская слова и даже целые страницы, когда не могла дрожащей рукой разделить листы бумаги. При каждом раскате грома одеяла шевелились, будто пытаясь сжаться ещё сильнее, а Агнес только начинала громче и назидательнее читать книгу.

– Дети, тот, кто знает больше всех рождественских гимнов, получит цветки пуансеттии и украсит ими дом! – предложила Беатрис. – Только нужно петь громко, чтобы все слышали!

Дождь едва моросил, постукивая по стеклу. Ветер уже не подбрасывал доски и даже не испытывал черепицу на прочность. В небо вернулись птицы, осторожно осматривая окрестности после сильной бури.

В конце концов дом был украшен так основательно, что уже сейчас мог соревноваться с лучшими домами на побережье. Беатрис обладала отличным вкусом, она умела малыми силами создать произведение искусства, часто из подручных материалов. Агата с детьми запоздало мастерили адвент-календарь и лакомились орешками, которые принесла Беатрис, а сама цветочница ловко управлялась с лестницей для того, чтобы никакие уголки дома не избежали праздничного настроения.

Несколько мальчишек сбежали с пригорка и, не сбавляя хода, навалились на окно большой комнаты. Они отчаянно стучали в стекло, жестами показывая то ли на маяк, то ли на трактир. Агата, к этому моменту совершенно успокоившаяся, снова почувствовала тревогу.

– Бежим, скорее. Там, на берегу…

– Я прошу у тебя прощения, – Лотер, обессиленный и измотанный, едва стоял на ногах. Его поддерживали другие моряки. Он был спасён, но только он один.

– Я прошу прощения, – повторил он и отказался от помощи друзей, медленно упав на колени.

Агата, плача от радости, благодаря всех святых сразу, бросилась к нему, но он отстранил её.

– Я прошу у тебя прощения, Беатрис, – обратился он к девушке, стоящей позади Агаты.

– О чём ты? – спокойно и безмятежно спросила цветочница, державшая необычайно большой красный цветок пуансеттии. Из толпы моряков выступил молодой человек, склонивший голову.

– Ты, Тибо? Ты здесь? Разве ты не должен был?..

– Нет, это был Габриэль, – тихо сказал Лотер.