«Время и бремя тревог». Публицистика Валентина Распутина

Для стиля очерков о комсомольских призывах, все больше приобретающих черты художественной прозы, характерна риторическая патетика, гиперболизация позитивных черт главных персонажей, повышенная экспрессия. Авторская манера письма становится возвышенно романтической: «Строитель приходит первым. И ставит колышек. К нему прибивает дощечку. На ней пишет: завод такой-то или город такой-то. А никакого города, никакого завода еще нет. Но строитель зажигает один огонек, второй, десятый, сотый. Как новогоднюю елку, он освещает огнями городов и строек некогда глухую сибирскую тайгу. А сам уходит дальше – в бездорожье, в безуютье и снова ставит колышек»[59]. Эпическое начало сложно взаимодействует с лирическим, личность рассказчика выдвигается на первый план и полностью идентифицируется с авторским «Я», что связано, во-первых, со спецификой журналистских жанров, во-вторых, с мироощущением В. Распутина. Однако очерк характеризуется нормативностью поэтики, идеологическим формализмом в решении тем освоения Сибири, односторонностью взгляда.

Герои очерков строители Братской, Мамаканской ГЭС, Дивногорска, железнодорожных трасс Абакан-Тайшет, Решоты-Богучаны, заполярного Талнаха, прокладчики ЛЭП – 500. Как правило, это приезжие люди. Сквозь все публикации проходит тема испытания Сибирью. В. Распутин подчеркивает избранность и исключительность новых покорителей Сибири среди себе подобных (обывателей), представляет их как людей переднего края. В публицистике создается обобщенный образ «тысяч и тысяч друзей», «наших лучших ровесников», «которые осваивают самые глухие уголки и идут в самые трудные места»[60] – «Коллективный образ народа-строителя»[61], который конкретизируется в десятках персонажей. Жизнь такой личности проходит на пределе человеческих возможностей, предполагает абсолютную реализацию всех потенций и сводится к категорическому императиву, формулировка которого обрамляет композицию очерка «Пять последних шагов» (1965): «Каждому дано в жизни сделать большое и важное открытие, и если не каждый его сделал, – значит, где-то однажды не досидел до него последние две-три ночи или не дошел до него последние пять-десять шагов»[62].

Как и прежде, личность исследуется в социальном аспекте, характер раскрывается во взаимодействии, во-первых, с социумом, во-вторых, с природой. Этическая оценка типа совпадает с социальной. Персонажи воплощают не только социальные черты, в бытовых ситуациях показан их внутренний мир. Индивидуальность несет в себе коллективные черты, а духовное богатство коллектива заключается в разнообразии индивидуальных проявлений.

Для очерков свойственно непротиворечивое видение общественных отношений. Общее дело становится фактором, интегрирующим социальную общность: «Самые разные и совершенно незнакомые, они вдруг стали близкими друг другу. Их породнила дорога. Теперь они делали одно дело – трассу»[63]. Связь между комсомольцами имеет характер родства и дружбы, когда единая цель и общие трудности заставляют чувствовать плечо товарища. Строители сравниваются с альпинистами, которые, связанные одним канатом, страхуют друг друга («Золотые костры романтики»); семантика названия города Братска связывается с тем, что «…Братск был тем местом, где необходимо высшее братство сердец и рук»[64].

Общая цель имеет характер общей мечты; кто не имеет этой мечты («…кто не ходил по будущим шпалам и не ездил в будущих поездах»[65]), не выдерживает испытаний и убегает. При этом образ беглецов дан редуцированно и не драматизируется. Бегство предстает как результат естественного отбора («…зато остались такие, что могли работать за всех»[66]), в котором проясняется нравственная сущность человека. На место отказавшихся от своей доли ответственности – слабых и охотников за материальной выгодой от комсомольской путевки – приходят новые ребята и новые девчонки. Сибирь нравственно и физически возвышает человека.