«Время и бремя тревог». Публицистика Валентина Распутина

Природа в очерках об ударных стройках в Сибири враждебна первопроходцам и строителям. С образом природы связан мотив холода. Он развивается с самого начала очерка «Продолжение саянской легенды» (1963), открывающего цикл «Костровые новых городов»: «Искры от костра поднимаются в небо и зажигают звезды. Но звезды не греют. Холодно»[75]. Образы природы наделяются семантикой стихии, хаоса. Тайга в горах – бушующее море: «…зеленое море штормило, и волны (горы, как волны), поднимаясь, одна за другой надвигались на них, на маленький отряд из 14 человек, и пенистые гребни волн (на горах еще лежал снег) скатывались к их ногам»[76]. Тундра в очерке «Пять последних шагов» – пространство чужое и лишенное смысла: «И геологи торопились по этой земле на юг, к Норильску, а затем снова шли в маршруты и снова возвращались, и, пожалуй, никто из них не испытывал к ней любви или привязанности. И не только потому, что она была дикой, – к этому геологи привыкли, а потому, что она казалась бессмысленной»[77]. В неравной схватке с «суровой и сумасшедшей» рекой Казыр в Саянах гибнут изыскатели А.Д. Журавлев и К.А. Стофато. Пурга на Талнахе несколько дней не выпускает комсомольцев с буровой, сравниваемой с судном, которое борется с «бушующим морем» («Володя и Слава»).

Строитель несет в царство стихий порядок, окультуривает пространство, наделяет его смыслом. Образ железной дороги воплощает стабильность: «Рельсы, как знак равенства мужеству строителей, уходили на восток. Там шла борьба за каждый метр и за каждую высоту. Горы постепенно отступали, а позади они не казались уже такими страшными и неприступными»[78]. Но природа препятствует гармонизирующей деятельности человека: «Дороги переплетаются, как вены, на теле земли, и по ним днем и ночью мчатся поезда – это пульсирует кровь, – днем и ночью мчатся поезда все вперед и вперед, заставляя биться сердца всех открытых земель. И только перед Саянами поезда останавливались и, повздыхав, возвращались обратно, словно в этом месте на землю был наложен плотный жгут, за которым начиналась мертвая зона»[79]. Под натиском покорителей природа вынуждена отступить, строители побеждают стихию: «Поезд с рабочими идет на восток, и Саяны, смирившись, молчат. Что могут поделать Саяны, если петля дороги сжимает их все больше и больше? Ничего они не могут»[80]. В процессе покорения природы множится сила строителей, они противостоят природе на равных, приобретают титанические черты.

Образ природы характеризует романтическое мироощущение молодого В. Распутина, который восхищается экзотикой диких мест. Воспринимая природу как враждебную силу рассказчик одновременно восторженно любуется ее красотами: «Самая первая неожиданность – лес. Кажется, он в удивлении замер, окружив Талнах со всех сторон, все еще не понимая, откуда взялось здесь это чудо-юдо, и только самые смелые лиственницы да ели вошли в Постоянный поселок и, сгрудившись кучкой, встали среди пятиэтажных домов. <…> Подивившись на Талнах, лес ходит от озера к озеру: спустится к самой воде, постоит, помолчит, вытянув над водой, словно руки, шершавые ветки, и опять уходит дальше»[81]. Образ природы складывается интуитивно. Романтический рассказчик не связывает в систему взаимодействие человека и природы, не проблематизирует экологические отношения. Так, в «Золотых кострах романтики» рассказывается, как погиб, уйдя в Крольский тоннель, родник Чистый ключ. Этот случай приводится без сожаления и вообще какой-либо этической оценки. Субъект речи только подчеркивает, что погибший родник дал название новому поселку.

В основе картины мира в публицистике В. Распутина о комсомольских призывах лежит глобальный технократический проект социального переустройства. Для героев очерков характерен универсализм восприятия мира, достигаемый в его рамках. В сознании Володи Стофато этот проект воплощается в образе поездов; они осваивают пространство хаоса дикой природы, гармонизируют мир, придают ему цельность, стабильность и осмысленность: «Они (поезда. – П.К.), как застежки длинных-предлинных молний, соединяют после себя две части света – две части света по обе стороны поезда, и мир опять становится цельным и полным. <…> Они, как часовые, обходят большие города и маленькие дощатые поселки, проверяя, не случилось ли что, и если они уходят дальше точно по расписанию, – значит, все в порядке: в больших городах и маленьких дощатых поселках мир и труд»[82].

Носителем технократического проектирования является рассказчик, воплощающий такой же тип мышления, что и ровесники-герои. Персонажи – представители строительных профессий – приобретают в картине мира молодого корреспондента сакральный статус, предстают теургами: «Как садовники, они выращивают на земле города, дороги, заводы, электростанции. А когда их сады начинают плодоносить, они зовут сборщиков урожая. Собирать урожай будут другие, а они уйдут на новое место, чтобы разбить на нем новый сад. Такова их профессия»[83]. Сам технократический проект одухотворяется, приобретает статус теургии.