Время невысказанных слов

Тоня все знала об этом, еще с тех самых пор, как пошла в первый класс. Она всегда очень легко усваивала информацию, невероятно быстро, а вот ее родители словно об этом не догадывалась и каждый раз жужжали ей об одном и том же. 100 правил, как должен вести себя ребенок учителей. Как он должен учиться, с кем дружить, с какими учителями заводить хорошие отношения…100 правил, что он не должен делать. Если бы подобная проработка произошла в подростковом возрасте, тяжелом, переходном, то Тоня вряд ли усвоила бы эти принципы, скорее поступала бы наоборот. Но Тоня слушала об этом каждый день, поэтому классу к седьмому она уже не только не слушала, но и не слышала все, что говорят об этом родители. Эта информация и их жужжание сопровождалось всю ее жизнь, поэтому у Тони не было желания бунтовать или подвергать эти слова сомнению. Это всегда было с ней. По-другому она и не знала, как себя вести. И самое главное, что некому было подсказать, что можно вести себя по-другому.

Разумеется, и в классе особой популярностью она не пользовалась. Если бы она умела обращать свое родство с учителями в пользу, она бы несомненно пользовалась популярностью. Но Тоня не могла и не умела идти против родителей, это было выше ее понимания. Она всегда знала грань, которую нельзя переступать. И, естественно, периодически к ней прилеплялись подобно репьям друзья и подружки, которым нужно было получить у родителей положительную оценку. Но Тонина проблема была в том, что она не любила допускать кого-то к себе слишком близко, не могла сразу привести домой, по-приятельски познакомить с родителями, рассказать смешные случаи с ними в качестве учителей, показать, где лежат тетрадки с контрольными и так далее. А репьям-подружкам не хотелось торчать рядом с Тоней месяцами и ждать возможности получить тот самый ключик к ее сердцу и сердцу ее родителей.

Тоня, конечно, все это видела, все понимала. И ждала того священного момента, когда можно будет покинуть не только школу, но и отчий дом. Уехать в Москву, к примеру. Так в 11 классе она начала бунтовать. Ей стало казаться, что не только ее школа, но и весь Воронеж пропитан этими честолюбивыми связями, выгодными отношениями, поэтому эта мысль — уехать учиться — укреплялась в ней все сильнее. И однажды она сообщила об этом за семейным обедом, счастливая, что может, наконец, поделиться своими планами. Но дома поднялся скандал. Тут-то и расставились все точки над «и».

Непутевая дочь, оказывается, не только не желает пойти по стопам родителей, она еще и желает всеми силами вырваться из дома, где ей указали на верный путь! Мама решила взяться за серьезную проработку. Воззвания к Тониной совести и долгу перед родителями не привели к успеху. Тоня твердо стояла на своем. Впервые так твердо, чего никто не ожидал.

И ее бы никто не переубедил, это точно.

Но… судьбе случилось крутануть колесо так, что все фигурки, стоявшие на своих местах, посыпались на пол, а когда доску вернули на место, никто уже, оказывается, и не помнил, где они стояли изначально.

Так в один прекрасный день учитель физики Михаил Александрович, отец Тони, поставил ее однокласснице тройку в четверти, не желая пойти на встречу человеку, которому эта физика в дальнейшем была и не нужна.

Честно говоря, Маша Хромова и не смогла исправить свою оценку, когда ей давалась такая возможность, но учителя всегда шли выпускникам навстречу.

Тройка у хорошистки Хромовой не вызвала никакой радости, скорее недоумение, что такое вообще возможно. Отец Хромовой — достаточно серьезный спонсор школы — отправился на беседу с физиком. Сама же Хромова заявила, что физик даже не дал ей возможность исправить оценку, что было неправдой.

И Михаил Александрович в кои-то веки проявил принципиальность и упорство, сказав, что «не станет потакать и ставить оценки за деньги».

«Это во сколько же у нас оценивается четверка по физике в 11-м классе? В пять компьютеров в кабинет информатики?»

Он не уступил ее отцу: ни уговорам, ни угрозам, ни так называемым сделкам. Хромов пошел к директору, и на следующий день туда же вызвали и физика. Многие в тот день слышали своими ушами и видели своими глазами эту сцену. Ор из кабинета директора стоял такой, что секретарша Олечка выбежала из приемной и встала, как Цербер у дверей, не зная, куда метаться, где просить помощи, как разрешить этот конфликт. Но у дверей она надолго не задержалась, потому что через секунду оттуда же выбежал и физик и продолжил что-то кричать, весь красный, с мотающимся из стороны в сторону галстуком.

Он кричал так, что ему стало плохо с сердцем, и Ольга выбежала из приемной со стаканом воды в руках, разбрызгивая воду оттуда во все стороны. Вызвали скорую, но слава Богу, все обошлось.

Михаил Александрович написал заявление по собственному желанию.

Все последующие дни прошли для Тониной семьи в каком-то кошмаре. Мама лежала с тряпкой на голове, тяжело вздыхала и протяжно взывала к чувствам мужа.