Впервые я увидел «живого Козакова» на собрании комитета «Интеллигенция в поддержку Ицхака Рабина», куда был приглашен как журналист одной из особенно громкоголосых русскоязычных газет. Комитет, как нетрудно догадаться, был создан для того, чтобы сплотить «русскую» публику и направить ее голоса в нужном «левоцентристском» направлении. Возглавить эту неблаговидную затею предстояло самому известному и авторитетному из «русских» — народному артисту России Михаилу Козакову. Актера, неискушенного в политике, прельстили обещаниями содействовать развитию культуры, фактически сделав ширмой предвыборной кухни, пахнущей, надо сказать, весьма неаппетитно. Но Козаков, как и большинство «репатриантов» начала 90-х, еще не научился различать непривычно резкие средиземноморские запахи. Вскоре ему сполна припомнят его невольную неразборчивость.
«Я не идеализирую новое правительство, — скажет он в свое оправдание, — но оно все же пытается найти выход из перманентного политического тупика — развязать „арабский узел“. Я не очень верю, что у него что-нибудь получится. Но попытаться было необходимо. Рабин очень много обещал „русской алие“, особенно людям искусства. А сделано очень мало…»
Сегодня, когда мы знаем печальные результаты политики «левых», очень удобно разводить руками, удивляясь наивности артиста, упрекать его в близорукости, а то и в злонамеренности. Что поделаешь, Козаков не был очень прозорливым человеком…
После нашей первой встречи в «комитете» мы договорились об интервью. Так я оказался в его весьма просторной тель-авивской квартире на улице Спинозы.
Новым важным этапом вхождения Михаила Козакова в культурную жизнь страны стала его работа над дипломным спектаклем с выпускниками театральной школы Нисан Натив, где он поставил пьесу Михаила Себастьяну «Безымянная звезда», хорошо известную российскому телезрителю. В ходе репетиций он работал со студентами на иврите — без переводчика!
«Студенты были очень восприимчивы и исполнительны, — вспоминает Михаил Михайлович. — Они хотели усвоить мой режиссерский стиль, а я изо всех сил старался отдать им то, что я знаю и умею». И хотя, как и положено дипломному спектаклю, он прошел всего шесть раз, все-таки он был замечен и даже имел успех в кругах израильской театральной элиты.
«Преподавание актерского мастерства — это моя главная гордость, главное достижение здесь, в Израиле, — писал он. — В этом нет и тени компромисса».
Выдающийся режиссер и педагог Нисан Натив, хозяин студии, весьма пожилой человек с безупречными манерами, прежде учился и работал во Франции, владел несколькими европейскими языками. Натив во всем шел навстречу Козакову, платил по «высшей категории» и даже решился на немыслимый эксперимент — постановку «Чайки» не по сценам, как положено в рамках учебного процесса, а полностью!
Однако к настоящей режиссерской работе Михаил Козаков приступил лишь летом 1993-го, возглавив проект собственной антрепризы.
Артист вычитал где-то у Бродского, что любители поэзии составляют примерно 1 % человечества. По-видимому, не намного лучше обстоит дело и с театралами. Расчет прост: сорок спектаклей в залах на 500 мест в стране, где живет около семисот тысяч русскоговорящего населения — предел, значит, 3,5 %. В России этот процент, пожалуй, не выше, но публики-то куда больше!
Новая постановка Михаила Козакова на русском языке — комедия Пауля Барца «Возможная встреча» — прошла с огромным успехом. Ее сыграли раз сорок! Много это или мало? Для Израиля — очень много, хотя нет ни малейшего сомнения, что в Москве, в «Современнике» или на «Малой Бронной», постановку такого уровня можно было бы тянуть не одно десятилетие. Здесь иначе: даже «Чайка» в Камерном театре шла всего 47 раз, а шумно разрекламированная «Молитва», перенесенная Марком Захаровым в Тель-Авив из Ленкома, — 70 раз. На иврите!
К счастью, «русский» театр не конкурирует о «ивритским» — туда и сюда ходят заведомо разные люди. Зато жесточайшую конкуренцию составляли гастролеры из России, убийственным валом заполонявшие все театральное пространство страны.
«Взгляните на гастрольную афишу последних месяцев! — восклицал Михаил Михайлович. — Все звезды российской эстрады, театра и кино перебывали здесь уже по нескольку раз. Чтобы противостоять этому нашествию, я должен представить зрителю подлинный театр — с декорациями, костюмами, музыкальным оформлением; после спектакля у него должно остаться ощущение, что он на два-три часа вернулся к себе в Москву или Ленинград, вновь прожил кусок своей прежней жизни».
Но вернемся к «Возможной встрече»…
Чем сам Михаил Козаков объясняет несомненный успех пьесы у зрителя?
Прежде всего, огромной предварительной работой.