Время-память, 1990-2010. Израиль: заметки о людях, книгах, театре

Козаковы купили квартиру на Энгель, маленькой пешеходной улочке, напоминающей старый Арбат, в центре Тель-Авива, между бульваром Ротшильд и улицей Иегуды Галеви, неподалеку от театра «Габима». Квартира просторная, но все же не так роскошна, как их прежнее съемное жилье. Главное, как только входишь — становятся ясно: это уже не временное пристанище, это его, Козакова, квартира. На стенах в рамках знакомые лица — Смоктуновский, Самойлов и, конечно, особо почитаемый Бродский. Мы сидим у журнального столика, за которым артист обычно работает над своими ролями, он в кресле, я — на диване, пьем по израильской традиции кофе с молоком, уютно беседуем.

— Мне очень часто доводилось слышать от «репатриантов»: «Мы не ехали сюда, просто мы уезжали оттуда». А вы? Ведь оттуда уезжают, как я понимаю, те, кому живется несладко…

— Я уезжал в 91 году. Для меня это был очень тяжелый год, я закончил телевизионный фильм «Тень» и понимал, что деньги на новую картину мне вряд ли удастся получить. Это был весьма специфический период в жизни России: государственное кино практически кончилось, а спонсоры еще не появились. Мне выделили миллион, к концу съемок картина стоила два миллиона, и было абсолютно ясно, что если бы я начал снимать сейчас снова, то фильм обошелся бы никак не меньше, чем в шесть миллионов. Таких денег в то время мне никто бы не дал.

Я понял, что снимать телевизионное кино, как я к этому привык — тщательно, на хорошей пленке, как это делает, к примеру, Марк Захаров, как я снимал «Визит дамы» или «Покровские ворота», — так снимать стало больше невозможно.

— И вы рассчитывали, что в Израиле вы смогли бы это делать?..

— Я вообще не рассчитывал в Израиле снимать кино. Я объясняю, почему я уехал: кино — это раз. Второе: концерт Бродского, который я приготовил, работая восемнадцать лет над программой, в это время никого не волновал абсолютно, никаких чтецких концертов не было, телефон молчал…

Что делать? Работать актером в театре? В какой театр идти? И сколько в театре платили?

А у меня, между прочим, семья, маленький сын. Я испугался. Надо было как-то выходить из положения. Я не актер массовой эстрады, я не занимаюсь шоу-бизнесом! Я читал стихи от Пушкина до Бродского. Кому нужны были тогда эти стихи? Впрочем, не знаю, нужны ли они кому-нибудь в России сейчас!

Я уже не говорю о криминале, об антисемитизме…

Я ехал в «русский» театр «Гешер», чтобы играть для «русских» репатриантов. Я думал: поеду — посмотрю, поработаю какое-то время в русском театре. Вот куда я ехал! Я не в Израиль ехал, а в русский театр! Но я понимал, что моей зарплаты хватит, чтобы мой сын был в порядке. А родители жены получали бы пенсию как узники фашистских гетто и лагерей.

— Вы, значит, были уверены, что в Израиле материально выиграете?

— Так оно и есть! Моей зарплаты в Камерном театре мне хватает на то, чтобы нормально жить…

— А многие до сих пор считают, что Козаков и в России был миллионером!

— Это полная фигня. Какой я миллионер! Я не говорю о машине, которой у меня никогда не было, о даче, которой у меня тоже не было! У меня была квартира и… быт среднего интеллигента. Я не смог бы работать на эстраде. Я могу заниматься только тем, что умею: играть на сцене, ставить картины, сниматься в кино, читать стихи, кое-что пописывать!

— Да, но в России вы были даже не просто популярным, а именно знаменитым человеком! Не чувствуете ли вы сегодня в связи с этим определенного дискомфорта?

— Дело совсем не в моей «знаменитости», а в том, чтобы просто найти свое место в новой жизни… Что значит пробиться в любую творческую среду? Это очень непросто, это адский, мучительный поиск, который продолжается каждый день.

Мне не хватает не столько моей популярности — этого здесь как раз достаточно, — сколько простого дружеского разговора с людьми, которых я люблю и уважаю, — Станиславом Рассадиным, Марком Захаровым, Юрой Левитанским…

Не хватает общественного мнения, не хватает критики, которой, если говорить о русскоязычном секторе искусства, здесь нет вообще. Тут нет критики, к которой мы привыкли: содержательной, глубокой, аналитической… Уровень здесь — «нравится — не нравится, ты — моя красавица!» в отвратительном молодежном стиле в худшем смысле этого слова. А это очень важно, без этого я просто задыхаюсь… А популярности-то как раз хватает: я известен даже в «ивритской среде», не говоря уже о «русских» репатриантах. Но известность — это еще не главное.

— А сегодня вы можете работать так, как вам этого хочется?