Время просить прощения

Во мне все клокочет от того, как люди шли на смерть, как государство толкало их на смерть. Но разговор с Иваном открыл глаза на другую сторону вопроса. Я ведь серьезно считал, что людей заставляли воевать. А тут? Он прекрасно осознавал, что делает, шел на смерть, понимая, за что он воюет. С каким выражением лица он принял смерть, укрывая меня, чужого для него человека! А как же сейчас? Мы считаем, что государству на нас наплевать, лишь бы душить налогами и запретами, а как на самом деле? Увы, столько вопросов, ответов на которые никогда, наверное, мне не узнать.

– Даже странно: не орешь, не материшься… – услышал я вновь голос старика-фронтовика.

– А смысл?

– Ну, раньше орал как резаный, а теперь что?

– Думаю я…

– А есть чем?

– Вам-то что, запихнули меня туда, сами-то тут!

– Я везде, – как-то странно ответил старик. – Готов продолжать, наверное, мало увидел, раз мысли глупые остались?

– Может, хватит? – робко спросил я, не надеясь, честное слово, на снисхождение деда.

– Ты что, еще и не видел ничего толком, а уже сдался?

– Ничего не видел? Да был ли хоть один человек, что пережил столько, сколько досталось мне? Ведь никто не может умирать несколько раз! Что вы ко мне привязались?.. А, впрочем, отправляйте куда хотите, мне уже все равно, какая разница… – махнул я рукой.

– Не скажи, разница есть, но ты никак не поймешь главного, вот и придется тебе еще посмотреть и прочувствовать кое-что. Никто не умирал дважды или трижды? Зато умирали с чистой совестью, тебе далеко до этого. Да, кстати, ты из-под Москвы тогда сбежал как, сам себя добил? Смотри, это может и не помочь, точнее, верный путь не найдешь!

…Грохот, лязг, вонь и дым. Дышать нечем, видимости никакой, кашель, но не мой. Хотя и я дохаю как туберкулезник. Но где же я все-таки в этот раз? Несильный удар по плечу заставил вылезти из раздумий.

– Севка, твою мать, чего встал? Сейчас сожгут к чертовой маме! – кто-то заорал таким трехэтажным матом, что я аж заслушался.

Чего встал, кого сожгут? Ничего не понятно, но вот то, что передо мной узкая щель, которую я еле-еле разглядел в этом дыму, навевала странные ощущения, это факт.

– Сержант Молодцов, ходу, я сказал, под трибунал отдам!

Я мельком глянул вокруг и вдруг понял, наконец, что руки лежали на каких-то рычагах, значит, я в какой-то машине…

– Командир, слева, пятьсот, «Тигр»! – слышу новый голос.

– А-а-а, вашу маман! Бронебойный!

Клацанье механизма над головой, какое-то шуршание и скрежет металла.

– После выстрела – рывок вперед, не сдвинешь машину – застрелю лично! – крикнули мне почти в ухо.

Точнее, в ухо и крикнули, на голове шапка какая-то, а в ней, видимо, наушник. Черт, это я в танке, что ли? А рычаги? Я – водитель танка? Как это? Я же не умею!

Грохот выстрела, звон металла, и ко мне вниз падает горячая гильза, огромная, мать ее.

– Вперед! – протяжно, громко и требовательно орет все тот же голос, что угрожал мне совсем недавно.

Что-то инстинктивно заставило меня потянуть рычаги, и…

– Вот так, засранец!

Чую, что танк поехал, решил не думать о том, как и что нужно делать, и все стало получаться само собой.

– Мимо, командир! – слышу, как орет тот, второй голос.

– Сам вижу. Сева, ты в порядке? Больше не будешь спать?

– Норма, – ответил я первое, что пришло в голову.

– Короткая!

Вновь машинально делаю движение ногами и руками, и танк застывает на месте. Выстрел, небольшое покачивание, и меня вновь пинают, ага, вперед надо.

– Справа яма, давай в нее. Корпус держи прямо. Бронебойный…

Почти ничего не вижу, узкая щель перед глазами, в которую что-то разглядеть просто нереально. Повинуясь командам, направляю тяжелую машину в сторону, куда подсказывают. В какой-то момент сверху раздается сильный удар, и звон идет по всей машине.

– Черт, попадание! – кричит кто-то.

– Нормально все, не пробили, – отвечает, видимо, командир, который недавно кричал на меня. – Севка, жми, успеешь заехать в овраг, спасемся!

Я пытаюсь, тяну рычаги, жму педали, машина трясется и уверенно продолжает движение. Внезапно передок проваливается куда-то, ударяюсь лбом обо что-то твердое, но шапка спасает.

– Севка, твою мать, осторожнее, перевернешь же! – вновь орут на меня.

Стараюсь не думать, руки и ноги сами все делают, но вот глаза-то не видят почти. Куда ехать?

– Все, стой! Здесь не достанет. Василенко, осмотреть башню, я на выход!

Надо мной что-то заскрежетало, подняв голову и повернув ее, увидел, как наверху распахнулся люк и через него кто-то вылезает.

– Сержант, у тебя по топливу как? – кричит командир.

А откуда я знаю?

– Надо смотреть, – отвечаю.

– Ну, так смотри, пока фрицы не подошли. До нас больше полукилометра, они сейчас другим заняты, не до нас. Но долго сидеть нельзя, под трибунал я не собираюсь!

Я осмотрел люк перед собой, понял, как его открывать, и попытался вылезти. Получилось. Когда оказался на ногах перед танком, охнул:

– Вот громадина!

Проведя рукой по голове, стащил шапку. О, да это же шлем какой-то, а я думал, шапка, еще удивился, откуда в ней наушник. Вспомнил, шлемофон это называется!